— Но это же неправда, враньё! Я никуда не пропал, я здесь. Вы просто хотите напугать меня, но у вас ничего не выйдет, понятно? Я возвращаюсь к своим ребятам из эскадрильи. Попробуйте-ка остановить меня! Я встану и пойду, понятно?
Я выскочил из красного кресла и побежал.
— Покажите мне рентгеновские снимки, сестра.
— Вот они, доктор.
Опять женский голос, на этот раз близко.
— Ночью вы устроили переполох, право. Дайте я поправлю подушку, а то вы её совсем с кровати спихнули.
Голос звучал мягко и ласково.
— Я пропал без вести?
— Конечно нет. У вас всё хорошо.
— А мне сказали, что я пропал без вести.
— Не говорите глупостей. У вас всё идёт хорошо.
Вокруг все свихнулись, у всех шарики за ролики закатились, но день был чудесный, а я и хотел бы остановиться, но всё бежал. Я мчался по зелёной траве и не мог остановиться, потому что ноги несли меня, а управление над ними я потерял. Они меня не слушались, как чужие, хотя, когда я смотрел вниз, я видел, что ноги были мои; обутые в мои ботинки, они росли из моего туловища. Но управлять я ими не мог. Они неслись через поле и уносили с собой меня. Я бежал и бежал, как заведённый, не спотыкаясь ни на кочках, ни на ухабах. Мимо деревьев, мимо заборов, через пастбище, где, завидев меня, овцы перестали щипать траву и бросились врассыпную. Я пробежал мимо моей матери, она в светлом платье наклонялась, собирая грибы. Она сказала мне:
— Корзинка уже полна. Пойдём домой?
Но ноги пронесли меня дальше, мимо.
Впереди маячил утёс. За ним царила кромешная темень. Огромный утёс и ничего, кроме темноты, за ним, хотя поле, через которое я бежал, было залито солнцем. Солнечный свет обрывался на краю скалы, и разом начиналась темнота. Так вот где начинается ночь, подумал я и безуспешно попытался остановиться. Ноги устремились к обрыву, они делали длинные скачки, а я наклонился и хотел остановить их, вцепившись в штанины, но не сумел. Я хотел упасть, но ноги были проворнее, я каждый раз приземлялся на всю ступню, и бег продолжался.
Утёс и тьма были уже очень близко. Я понимал, что, если немедленно не остановлюсь, рухну вниз. В последний раз я попытался упасть ничком и снова приземлился благополучно и продолжал бег.
На полной скорости я подбежал к обрыву, врезался в темноту и полетел в свободном падении.
Сперва было не так уж темно. Я видел деревца, росшие из скалы, и, падая, цеплялся за них. Несколько раз мне удавалось зацепиться за ветку, но каждый раз ветка обламывалась: я был тяжёл и летел с большой скоростью. Однажды я ухватился обеими руками за очень толстую ветвь. Дерево накренилось. Я слышал, как корни разрываются один за другим, и, когда лопнул последний, я полетел с обрыва вниз вместе с деревом. Тьма сгущалась вокруг. День и солнце оставались сзади, в полях перед далёким верхним краем утёса. Перед моими открытыми глазами тёмно-серая темнота переходила в чёрную, чёрная в непроглядную, а непроглядная сконденсировалась в текучую черноту. Я трогал её пальцами, но не видел. Я падал, падал, и в этой текучей черноте нечего было делать, не о чем думать, не о чем беспокоиться, потому что я падал сквозь черноту. Незачем. Бесполезно.
