Requiem | страница 11



и да разверзнет двери в рай
бесстрашье воли богоносной.
О, Господи, смиренье дай
великое — душе печальной,
коль уготован ей не рай,
а бездна тьмы первоначальной.

Рамбуйе, 19 июля 1959 г.

Зодиак(«Неисчерпаема отрада…»)

Неисчерпаема отрада
твоей всесущей красоты.
Поверить чудесам не надо:
и без того чудесна ты.
И знаки огненных скрижалей,
глашатаи небесных сил,
ко мне, в меня — из вещих далей
лучи бесчисленных светил!

«Уверенно: «Я знаю» — говорим…»(Фрагмент)

Уверенно: «Я знаю» — говорим,
как если б что-нибудь могли мы видеть!
Все — тайна. Тайну чуем, слышим, зрим,
в пучине огненной ее горим,
но не дано разумием земным
преодолеть ниспосланного бреда.
Ты — человек? Но духом кто ты? Кто?
Венец творенья или обреченный
на муку прах? И отстрадав — за что? —
Опять вернешься в черное Ничто,
как тень?
Иль может быть — совсем не то,
и в вечности ты бог светорожденный?
И знанье человеческое — ложь,
и ты, в свой час, преображенный Словом,
не гусеницей, ползая, уснешь, а…………..

БРЕДЕНЬ

Скит («Только выйдешь из деревни…»)

Только выйдешь из деревни —
скит в бору: изба с избой,
да у врат, за городьбой,
под шатром колодец древний.
Над колодцем наклониться
страшно, люди говорят:
бесы душу замутят,
отуманит водяница.
Да — брехня! На глуби тесной
Ключевая спит вода,
незакатная звезда —
там, в дали ее небесной.
Так и люди. — Люди тоже,
что колодцы: грех ко дну,
 а заглянешь в глубину,
совесть там звездою Божьей.

Пруд («Среди леса — затиненный пруд…»)

Среди леса — затиненный пруд,
и к воде корневинами ивы…
А поля васильками цветут,
колосятся пшеничные нивы.
Над стоячей водой — полусон,
сырость, глушь, полутьма без просвета…
А над жнивом серебряный звон
всех кузнечиков Божьего лета.
Тинный пруд так же хмур и весной:
листья мертвые, ворохи прели…
А в дубках на опушке лесной
всю-то ночь соловьиные трели!

Бредень («Бросил Федор бредень водам…»)

Бросил Федор бредень водам
повечернего затона,
за собой, на кляче, бродом
выволок на отмель Дона.
Да уж видно — незадача,
не подсек он впору бредня:
заартачилась ли кляча,
сам ли опоздал к обедне…
В бредне ракушки да тина,
ни одной рыбешки малой.
Рыболов ты, сиротина,
Федор, бродчик неудалый!

Ведьма («В новолунье, чуть смеркается…»)

В новолунье, чуть смеркается,
ведьма в дебрь идет за травами,
за опоем, за отравами.
Не дорогой пробирается,
а тропинкой от обители,
чтобы люди не увидели.
Как прокралась из полесицы —
перед ведьмой лес нехоженный,
Перевалом загороженный
в серебристых мутях месяца.
Ходит-бродит наговорщица,
по оврагам шарит-морщится.