И в горах, у зеленых подножий
Поклоняются странным богам
Девы-жрицы с эбеновой кожей.
Н. Гумилев
Идол стоял в глубокой нише — жутковатого вида фигура в человеческий рост. Он был вытесан из красного, с темными прожилками камня и оттого похож был на человека, с которого содрали кожу. Однако лицо, вырезанное пусть и с дикарским, но явным мастерством, выглядело вполне довольным. Глаза блаженно щурились, губы расплылись в улыбке, совсем бы добродушной, если бы она не открывала клыки в углах рта. Рожа идола лоснилась, натертая жиром, а член его был вздыблен, как горячий конь.
У стены напротив был привязан к железным кольцам, вбитым в стену, обнаженный мужчина — настоящий богатырь, виктиец. Он яростно пытался порвать свои узы и во все горло сыпал проклятиями и угрозами. Это его громоподобный голос, прорвавшись сквозь тяжелые двери и низкие коридоры, долетел до подземелья, до колодца с черной водой.
А между пленником и идолом низенькая полная женщина в темном балахоне и теплой шали разводила костер прямо на каменном полу. Больше в комнате не было ничего — ни мебели, ни ковров, только четыре горящих светильника по углам.
Женщина действовала ловко, без спешки и суеты, не обращая внимания ни на крики пленника, ни на насмешливый взгляд идола. Шаль сползла с ее головы, открыв шапку коротких, иссиня-черных, буйно вьющихся волос.
— Что кутаешься, Агат? Холодно? — раздалось от дверей.
Женщина вскинула голову и приветливо ответила перешагнувшему порог Алмазу:
— Мерзну, вождь! Такие скверные края: море холодное, земля заледеневшая!
Теперь, когда женщина подняла глаза, стало видно, что кожа у нее темно-коричневая, лицо круглое, с широким носом, большим ртом и темными глазами.
Пленник, замолкший при появлении незнакомца, вновь взорвался потоком брани:
— Твари, демонские подстилки, грязные колдуны, испепели вас Фламмар! Я, Улаф из потомков Хельма Дракона, порвал бы вас в кровавые лохмотья, если бы не…
Алмаз вскинул левую руку ладонью вверх — и голос виктийца оборвался. Пленник силился что-то крикнуть, но горло издавало лишь тихое сипение.
— Зачем, вождь? — огорчилась женщина. — Мне нравятся его вопли. И Тлолкалойо доволен. — Она кивнула в сторону красно-бурой статуи. — Тлолкалойо сегодня получит достойную жертву: не забитого раба, а истинного воина, могучего и бесстрашного.
— Накричится еще, — добродушно ответил Алмаз. — А пока пусть не мешает… О чем ты хочешь просить своего бога?
— Пусть откроет будущее. Двуцвет хочет узнать, доживет ли старший альбинский принц до того дня, когда ему суждено надеть корону.
