Старики, до этого стоявшие с откинутыми на вытянутую руку палками, почти одновременно приложили их к груди. Это означало согласие. Огийченко, сняв шапку, поясно поклонился старикам, и сразу по площади прокатились крики одобрения.
— Поход решен, — объявил Огийченко, — надо выбирать командира. Пущай не обижается казацкое старшинство, некого выбирать из прежних полковников и есаулов — все до Корнилова да до генерала Деникина убегли. Все ушли поднимать нового и несподручного казачеству царя. Вношу предложение — опять-таки от фронтового товарищества — выбрать на поход Павла Лукича Батурина и ему поднять старые знамена и регалии боевых жилейских полков.
Когда поднялись и опустились руки, утверждавшие Батурина, к Мише протиснулась Ивга.
— Ваши в поле не поехали, — сказала она.
— Какое там поле, — отмахнулся Миша, наблюдавший, как на почетное место, откуда произносились речи, вышел Харистов, нацепивший поверх гозырей медаль.
Харистов снял шапку и поясно поклонился Батурину, который ответно поклонился ему. Это означало, что станица отдает Батурину своих детей для выполнения воинского долга. Потом Харистов известил станичников о том, что Павел Лукич Батурин не может поднять знамена и регалии, как предложило товарищество, так как полковой скарб украден, и он, Харистов, как старейший член Совета, предлагает передать ополчению старые знамена, приписанные к церквам. Харистов описывал прошлое тех знамен, рассказывал про сражения и штурмы, свидетелями которых были полуистлевшие штандарты. Он говорил медленно, несколько нараспев. Народ слушал его внимательно, так как на Кубани оставалось только двое известных сказителей и бандуристов — Диб-рова и Харистов. Про Диброву ходили плохие слухи, что бродит он с белыми полками, поднимая дух мятежных казаков пением старинных казачьих думок.
После речи Харистова все хранили глубокое и тягостное молчание. О пропаже сундуков знали и раньше. Но теперь — начинался поход. Выступать без полковых знамен и регалий было позорно. Загудели хуторяне, приписанные к жилейскому полковому округу. Они громко выражали свое возмущение, сетовали на жилейцев, не сумевших уберечь дорогое и славное имущество.
Барташ видел, что дело принимает дурной оборот. Вековые традиции казачества, которыми он сам восхищался, могли оказаться помехой.
— Они подозревают вас, Совет, — сказал Барташ рядом с ним стоявшему Шульгину, — Объясните.
Шульгин вспыхнул и вышел на место Харнстова.
