Блеск и коварство Медичи | страница 52
— Сантиссима-Аннунциата… — начала Камилла. — Нет! Это же равносильно самой смерти! Я не хочу прожить остаток своих дней в монастыре! Я не пойду! У меня есть документы — они в руках моего адвоката, и он покажет вам, он докажет, что вилла и драгоценности — мои!
— Заберите и четверых оставшихся ее служанок, этих двух и двух в прихожей. Посмотрим, в чем они признаются, когда попробуют посидеть в кельях монастыря на протяжении нескольких недель.
Женщины беспрекословно подчинились, безропотно переступив через тело своей мертвой компаньонки. Камилла Мартелли вела себя не так тихо. Она кричала, дралась со стражниками, пиналась, царапалась и кусалась, пока им не пришлось связать ее по рукам и ногам и вынести из покоев.
Когда ее крики и проклятия стихли вдали, великий герцог мимоходом положил желтый бриллиант обратно в шкатулку и закрыл крышку.
— Вилла ди Кастелло должна быть немедленно опечатана, — сказал он. — Завтра я пошлю секретарей провести опись драгоценностей и мебели.
— А как насчет документов, о которых: она все время твердила? — настойчиво спросила Изабелла. Она жаждала прибрать к рукам драгоценности матери.
— Я выясню имя ее адвоката, и мои законники с ним разберутся.
Вернулся дон Пьетро со священником. Увидев тело фрейлины, тот опустился на колени и принялся перебирать четки, читая отпущение грехов.
— Я не могу поверить, чтобы он мог так поступить, — сказала Изабелла. — Я имею в виду нашего отца. Он мог отдать этой женщине любой другой дворец, но только не виллу ди Кастелло. Он не посмел бы отдать ей драгоценности нашей матери.
— Она свела его с ума, — сказал великий герцог, — особенно в последние месяцы. Неважно. Спустя несколько недель в монашеской келье, постясь и ежедневно пробуя хлыст, которым монахини истязают свою плоть, она будет счастлива подписать любые бумаги, которые я ей дам.
Выйдя из покоев, он тут же забыл о драгоценностях, о вилле и законниках. Камилла Мартелли, обнаженная, на коленях, рыдающая, и ее белая спина — вся в следах от хлыста — оставалась в его памяти чуть дольше. Затем исчезла и она. Теперь он думал о своей лаборатории, английском алхимике, о своей новой sorror mystica и о том, как они вместе изготовят Lapis Philosophorum.
Ему даже не пришлось оглядываться, чтобы посмотреть, идут ли за ним все его придворные. Он и так знал, что идут.
