Трудилась мама в книжном магазине.
Постепенно стало меняться и наше настроение. Кротость и мягкость, так жизнеутверждающе привитые нам пярнускими предками, на фоне зазубрин таллиннского силуэта потихоньку рассыпались. Все больше сил, напряжения и энергии приходилось тратить только на то, чтобы не очень отставать от других. Чтобы те, случись им оглянуться, чтобы рассмотреть, кто эти двое копошатся там, на горизонте, убедились бы (может, при помощи бинокля или подзорной трубы), что это, судя по всему, вполне нормальные и приличные граждане, просто шагают они не так широко. Маме приходилось туго – кормить два рта, одевать двоих, оплачивать жилье. Почему она не искала мужика, у которого, как у моего деда, в кармане пиджака не переводились бы денежки, я не знаю.
Как-то раз, когда осенним днем мы вдвоем рассматривали мои школьные фотографии и сравнивали их с мамиными (одно из множества бесплатных развлечений), мы обнаружили одно фото ее выпускного класса. Мама на нем была очень красивой, даже сексапильной (хотя в отношении мамы это слово вроде бы и неуместно), в пышном белом платье по моде того времени, с озорной прической, лукавинкой в горделиво сияющих глазах, а рядом с ней три парнишки. Разглядывая эту троицу похотливых подростков, я почувствовал себя странно, до дурноты. На обороте фотографии были три имени: Лаури, Урмас, Индрек. Л-У-И!
Так вот, значит, какими они были, мои безответственные таинственные отцы, любовники школьницы Марии Вутт, зачавшие ее сына. Оплодотворение произошло по воле случайно выпавшей половой фишки. Я дитя лотереи, порождение казино плотских влечений в ходе нимфической азартной игры под названием Пярнуская рулетка.
Ким. На следующую ночь добрались и до нее. Раны моей любимой быстро заживали и я, держа ее за руку, с любопытством погрузился в глубину утомленных глаз.
Открывшаяся в них картина буквально ошеломила меня. Как в дымке, но достаточно понятно, я увидел корневище генеалогического древа Ким, уходящее в далекое прошлое, аж в семнадцатое столетие, когда люди, спасаясь от жестоких норм католицизма, бежали морем куда глаза глядят. Возможно, я путаю причины и следствие, но это неважно. Перед мысленным взором возникли долгие монотонные морские переходы прошлых веков, подвергающие мореплавателей суровым испытаниям. С каждым ударом громадных волн о борт парусника все невыносимее становились задавленные плотские инстинкты и эмоциональные желания команды. Так же как, по уверениям некоторых ученых, я происхожу от выпрямившейся где-то на Черном континенте обезьяны, так история Ким начинается на борту одной гордой, просоленной парусной шхуны. Я ясно видел этих обросших косматыми бородами, неудовлетворенных, а потому дошедших до грани срыва морских волков, которые с яростно горящими глазами, сверкая иглами и ножницами, скроили и сшили себе первую подругу. Дама сопровождения.
