— ЗАМОЛЧИ! — вдруг резко вскрикнула миссис Ноймон, приобретая в лице вспыхнувший румянец. — Закрой свой рот, я прошу тебя! Ты не знаешь, что ты говоришь. Более того, ты абсолютно не знаешь, как мне больно слышать твои слова! Поэтому замолчи! Я прошу тебя, замолчи!
В комнате нависла гробовая тишина. Стэнли ошарашено глядел отрезвленными глазами на свою мать, которая, ранее никогда не повышавшая на него голос, смиренно сидела напротив, вытирая носовым платком заслезившиеся глаза. Через некоторое время восстановившая внутреннее спокойствие расстроенная женщина вновь размеренно заговорила:
— Все наладится. Мы обратимся к специалистам, к самым лучшим докторам, и плевать, если нам придется искать их по всей стране. Ты справишься. Ты забудешь о своей пагубной привычке и будешь счастливо жить дальше. А я буду всегда с тобой, чтобы ни случилось. Я никогда тебя не брошу. Слышишь, никогда! Ты все, что у меня есть, и я не позволю себе потерять тебя. Просто не позволю. Стэнни, хороший мой, поверь, все будет хорошо. Иначе и быть не может! Главное, не сдаваться, не опускать руки, и все получится. Я с тобой.
— Да. Наверное, — покорно согласился Стэнли, опуская голову на подушку и задумчиво всматриваясь в потолок. — Мам, ответь мне, пожалуйста, еще на один вопрос только честно. Скажи, когда ты тогда забрала меня к себе, ты ведь это сделала из-за того, что… Хм… пожалела меня, да?
— Я пожалела себя, Стэнли. Себя… — печально протянула женщина, глубоко вздыхая. — Должно быть, тебе как мужчине вряд ли удастся меня понять, но… Как сейчас помню, мне тогда уже было тридцать четыре. Казалось бы, не такой уж и большой возраст для того, чтобы держать весь мир на руках, но, тем не менее, не такой уж и маленький, чтобы ничего не иметь. А со мной именно так и произошло. За спиной у меня не было всего того, чтобы могло радовать и насыщать мои пасмурные дни. У меня не было ни семьи, ни даже намека на серьезные устойчивые отношения с кем бы то ни было. Последний мой молодой человек бросил меня еще когда я училась в университете, узнав о том, что я никогда не смогу подарить ему наследников. Ну что ж, его понять можно, ведь ему тогда уже на тот момент стукнуло тридцать пять и он, как уставший от бродячей жизни холостяк, судорожно мечтал о домашнем уюте с детским смехом. Этого я ему дать не могла. Поэтому когда он ушел, я его не винила. Но спустя время, будучи уже тридцатичетырехлетней молодой женщиной, сидя на сырой лавочке парка и заворожено уставившись на фонтан, я вдруг пожалела себя… Пожалела так, как никогда до этого не делала и от чего почувствовала себя чрезвычайно униженной. Я вдруг представила себе, а что будет дальше. Изо дня в день я буду нудно прозябать скучные и несчастные часы до тех пор, пока однажды бесследно не исчезну, не заставив ни единого человека на земле проронить за меня и слезинки? Нет, я так не хотела. Я, как и все, искала счастье. Но так и не дождавшись, мне пришлось самой добывать источники его возникновения. Иными словами, мне нужна была цель, ради которой мне стоило бы жить. И тут я увидела тебя… Такой маленький, но в тоже время немыслимо самостоятельный, чумазый, с грязью под ногтями и жирными волосами, в запачканной и местами порванной одежде, в убитых, на удивление, фирменных кроссовках, которые, должно быть, великодушные родители какого-нибудь мальчика-мажора швырнули в скудные запасы интерната, чтобы поднять собственную самооценку. В общем, ты в образе типичного оборванца, бегал то в одну то в другую сторону за шарахающимися от тебя прохожими, вымаливая мелочь на самые дешевые сигареты. Картина меня до того впечатлила, что ты навеки запал мне в душу… Хм… Знаешь, ты меня тогда так рассмешил. Когда я тебя забирала, я отчетливо помню, как сказала, что в своем доме я не потерплю никаких наркотиков, иначе тебе придется вернуться на улицу. А ты тогда так правдоподобно изобразил, будто не имеешь ни малейшего представления, что такое эти «наркотики». Ха-ха! Ох, и актером ты был!..
