— Ракаачек… — услышали мы, уже поднимаясь.
Чалпанов шепнул:
— Он на вас реагирует… А я вас сразу узнал, Дмитрий Иванович… Я книгу вашу читал…
И заторопился:
— Он, правда, на вас реагирует. Вот спросил: какой юноша пришел, а обычно новых людей не замечает. Он весь в другом времени, он прямо где-то там, в вашем романе. По речи его сужу. Келе, духи плохие, моржи, паруса ровдужные… Он Юрия Сергеевича за келе держит.
— Не без оснований, — хмыкнул я.
— Ну что вы, Дмитрий Иванович, не надо так. Вы первый, кто на Йэкунина так подействовал. Только, знаете, он все-таки не береговой чукча. И не чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, мне понять трудно. Вот жалуется: народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, яранги замело, в снегах свету не видно. А то взволнуется: большой огонь снова зажигать надо! Так и говорит: снова.
Поднявшись в кабинет, я удивился — в кресле у раскрытого окна сидела Ия. На ней была белая короткая юбка и такая же белая кофточка, удивительно подчеркивающие ее молодость, ее свежесть.
Юренев раздраженно и тяжело прохаживался по кабинету.
— Торома! — хмыкнул он, увидев меня. — Понял, как мы тут влипли? А ты — уеду!
— У меня билет заказан.
— Сдашь.
— Какого черта ты раскомандовался? — Меня злило, что Ия ничем не хочет напомнить мне о вчерашнем — ни улыбкой, ни взглядом.
А еще меня злило то, что за окном постоянно торчал коротко стриженный малый в кожаной куртке. Он был далеко, стоял под березой, но почему-то я был уверен — он слышит все, о чем мы говорим.
— Ладно, — сердито вздохнул Юренев. — Понятно, тебе хочется знать, чем мы тут занимаемся. Это твое право. Так вот, — он недовольно выпятил губы, — мы уже довольно давно ведем серию экспериментов, главным объектом которых является НУС. Какое-то время назад, я тебе говорил, у нас случилось непредвиденное: некий удар, взрыв, как ты понимаешь, неожиданный, разрушил одну из лабораторий. Одну из весьма важных лабораторий, — почему-то повторил Юренев. — В тот день с НУС работал Андрей Михайлович. Судя по разрушениям, НУС должна была сойти с ума… — Юренев так и сказал: «сойти с ума», как о человеке, — …или вовсе разрушиться. Но НУС продолжала работать! Мы даже не стали трогать разгромленную лабораторию, боялись нарушить связи, налаженные самой НУС. Я лично готов утверждать, правда, кроме интуитивных, у меня нет никаких доказательств, что тот самый взрыв был спровоцирован самой НУС. Она, скажем так, самостоятельно вносила какие-то коррективы в свою конструкцию. К сожалению, рабочий журнал, который заполнял в день эксперимента Козмин, оказался поврежденным, полностью мы не смогли восстановить почти ни одной записи. Короче, мы не знаем, какой именно вопрос Козмина вызвал «гнев» НУС… — Юренев опасливо покосился на меня: — Надеюсь, что ты понимаешь, что речь идет вовсе не о чувствах… Естественнее всего было бы расспросить саму НУС, но, похоже, начиная эксперимент. Андрей Михайлович ввел в программу некий запрет, некий ограничитель, касающийся меня и Ии… — Он изумленно моргнул. — В данный момент мы практически не контролируем НУС.
