— Брось смеяться, тебе говорят! Что ты нашел смешного? Про тебя речь веду.
Поперхнувшись смехом, Гришоня вытянул шею наивно и пискливо проговорил:
— Да меня рассмеивают, дядя Вася…
— Сколько раз тебе говорили — не садись с девчонками, а ты свое — липнешь к ним. — И, сохраняя в голосе тот же гнев, пригрозил всем: — Я, гляди, ребята, предупреждаю вас: дознаюсь, кто прячет брак, тому несдобровать!..
Рабочие не спеша выходили из конторки.
Антон решил не откладывать разговора со старшим мастером. Он задержал и Фому Прохоровича на случай поддержки, если мастер будет артачиться. Остался и Гришоня.
Антон молча встал перед столом Самылкина. Тот хмуро, ворчливо спросил:
— Что тебе?
Антон поглядел на Полутенина и сказал твердо:
— Хватит мне, дядя Вася, у печки греться. Переведите на молот.
— Что? На молот?!.. — переспросил Василий Тимофеевич, вдруг засмеялся, встал; Антон удивленно отступил. — Милый, да какой же ты молодец!.. У нас же с кузнецами зарез. Я было подумал о тебе… Но ведь я знаю твой характер: уставишься своими глазами — лучше не связывайся. Вставай, дорогой… — Повернулся к Полутенину. — Как ты думаешь, Фома, сгодится?
— Сойдет, — отозвался кузнец.
Вмешался Гришоня:
— Он же у вас на «черной» странице числится, дядя Вася. А вы его кузнецом. Логики не вижу, Василий Тимофеевич.
— А ты молчи! — сердито крикнул старший мастер; Гришоня юркнул за спину Фомы Прохоровича и прыснул.
То, о чем все время мечтал Антон, находясь там, в маленьком волжском городке, о чем неустанно думал, работая здесь, в кузнице, с Полутениным, в чем завидовал Дарьину, приблизилось: это обрадовало и немного испугало его. Взволнованный, он взглянул на Фому Прохоровича, улыбнулся и вышел, направился к своему рабочему месту, вдумчивый, собранный, строгий…
В цехе то там, то здесь уже начали раздаваться первые, еще неуверенные пробные удары молотов. Фома Прохорович приблизился к стоявшему у печи нагревальщику, дернул за козырек кепки, смущенно кашлянул и сказал сдержанным баском:
— Я тоже, Антоша, думаю, что тебе пора вставать к молоту. Как раз сегодня мы говорили с Володей об этом. Глаз у тебя зоркий, руки крепкие, удар верный. Талант в себе имеешь — ты мне верь, — и хоронить его не резон. Надевай очки, иди пробуй…
Антон с волнением встал к молоту, натянул рукавицы, взял в руки клещи.
И вот легла перед ним пылающая стальная болванка. Антон нервничал, плечи сводила судорога, нога нажимала педаль рывками, и многопудовая «баба» со штампом едва притрагивалась к заготовке, металл не заполнял форму ручья, и Гришоня, который стоял возле правого плеча Антона и сжатым воздухом сдувал с поковки окалину и смазывал раствором горячие ручьи, сопровождал удары ироническими замечаниями:
