Тут же я увидела глаза моей Любимой над обрывом, она же сама лежала на животе, свесившись вниз, и держала меня одной лапой. Позади нее слышались громкие человеческие голоса. Наконец моей Любимой удалось дотянуться до меня второй лапой и резко дернуть наверх. Я подтянулась что есть мочи и оказалась в ее объятьях. Я неистово целовала ее морду, лапы, пахнущие порохом и землей, мне тоже захотелось, чтобы и у меня появились эти капли на глазах, как и у нее сейчас. Мы сидели, обнявшись, вода из глаз хозяйки капала мне на грудь, и мне так хотелось сказать ей, что она – моя единственная любовь, что я прошу прощения и никогда больше не сбегу в Горы. Тот зов, на который я откликнулась, меня обманул. Мое племя и моя стая сидела сейчас со мной, и больше никого мне не надо. Только она и я. Никто на свете мне больше не нужен.
Наконец люди, столпившиеся за нами, позвали нас за собой. Я и моя хозяйка шли рядом, я впервые ступала с ней лапа в лапу не привязанная и очень ею гордилась.
Я и не заметила, как поплыла обратно. Золотой берег реки приближался, одинокая фигура все так же стояла на песке. Я подплыла ближе. И поняла, что Любимая в руках держит ремень. Я так и знала. Я поджала хвост и вышла на берег, хозяйка приблизилась ко мне, взяла за шкирку, и пару раз небольно огрела ремнем по спине.
– Федя, ну и стервозная ты собачатина. Доиграешься, отдам тебя кому-нибудь другому. Пусть с тобой мучается. Топай быстрее, Мама кормить тебя, скотину, будет, – беззлобно произнесла она, надевая на мою мокрую шею ту самую штуку.
Никому она меня не отдаст. Ведь она моя Любимая Хозяйка. Она без меня жить не сможет, я точно знаю. А я ее единственная собака. Я – немецкая овчарка по кличке Федя.
Звонок раскатисто дребезжит по пустой квартире. Я открываю дверь, и Танька вваливается, обнимает меня левой рукой за шею (в правой у нее сумочка и шуршащий пакет) и мычит:
– Умммм… Я так по тебе соскучилась!
Мы не виделись почти два месяца: у Таньки на работе был какой-то аврал, у меня дети болели скарлатиной. Нам с Танькой не видеться два месяца – это какая-то неправильная жизнь.
Когда-то мы с ней жили в соседних домах, учились в одном классе и, высидев шесть уроков за одной партой, по два часа еще простаивали у подъезда, не в силах распрощаться. Таньке не хотелось домой: дома у нее была мачеха, вторая жена отца, с которой Танька не ладила, и пустые макароны на обед. Мне тоже не хотелось домой – у меня там и вовсе никого не было: родители вкалывали до ночи, чтобы у нас на обед были не только пустые макароны.
