Русский хор | страница 36
Голоса отдалились, а дамы и кавалеры все летели и летели по зале крэгом, рондо, наверное, не обманул француз, все как в истинном парадизе.
Голоса снова приблизились.
«Дураков привез? Сопли мотать?»
«Умеючи и из дурака можно вырастить мастера».
«Врешь! — тот же голос. — Где твои недоросли? Кого зови сюда».
Алёша вздрогнул и обернулся. Как сквозь туман, огромного роста человек пристально смотрел на него. Глаза темные, в каждом зрачке по свече, щека и усы дрогнули, вдруг помертвев, рванул за плечо кригс-комиссара:
«Подкопы строишь?»
«Этого нет. Чисто игра природы».
«Какой уроженец? Какого дистрикта?»
Алёше показалось, что полковник сейчас ударит его, но ответил.
«Будем учить недоросля, — негромко повторял кригс-комиссар, не хотел с чем-то неведомым страшным смириться. — Будем учить. А природа что? В кунсткамере и не такое увидишь. Недоросль сей из Зубовых. Не глуп. Пойдет в Голландию с русскими командирами».
«Кто видел этого недоросля?»
«У меня живет, не выпускаю никуда».
Полковник поманил пальцем Алёшу:
«Каких морских птиц знаешь?»
Алёша ответил:
«Чайку».
«Зачем ее?»
«Кричит пронзительно, скрашивает непогоду».
«А северные ветры какие знаешь?» — Было видно, что усатого интересуют совсем не ветры, ярость раздувала его как быка. Видел что-то свое — другим невидимое, сильными прокуренными пальцами отвел со лба Алёшины волосы.
«Полуночник… Северяк… Холодик…»
«А каким блоком якоря тянут?»
«Этого пока не знаю».
«Хвалю, правду говоришь».
И опять новый вопрос, без перерыва:
«Кто держит табель на военном судне?»
По бешеным глазам понял, что выпячивать незнание больше не нужно.
Ответил скромно: «Секретарь повинен держать табель в добром порядке».
«Молчи! Молчи! — Усатый всей ладонью толкнул Алёшу в лицо. Сквозь общий шум крикнул кригс-комиссару: — В Пруссию, в Венецию — куда подальше. За свой счет! За столь преступное сходство сам плати!»
Опять это сходство. Понять ничего не мог.
Кригс-комиссар даже пожаловался: «Прости, Пётр Алексеевич. Вот весь как есть в издержках. Лошадей менял, недорослей вез в столицу. А недавно дивную Венус прикупил в вечном городе. Дворянин я бедный, под Азовом потерял ногу, левая рука сохнет. Когда бы не твое государево жалованье, то, здесь живучи, и есть было бы нечего».
Усатый снова уставился в замершего Алёшу:
«Что умеет? К чему способен? Знает ли грамоту?»
И голос кригс-комиссара: «Знает грамоту, рисовать способен».
И в ответ голос пронзительный, сиплый, уже отдаляющийся: «Не шути, Благов, ой не шути. Нам и повесить тебя не скушно. Незамедлительно отправь недоросля подальше, совсем далеко, может в Венецию. Пусть ухватывает нужное, а то спальники, которых туда посылал, выуча один лишь компас, на том остановились. Этого избегать. Пусть учится языкам, философии, географии, математике. Пусть пробует какие парсуны писать, делать план огородам и фонтанам. Пусть режет на прочных камнях статуры и всякие другие притчи, льет фигуры из меди, свинцу и железа, какой бы величин нам ни захотелось. Сам проверю. А узнаю, что по молодости лет делает банкеты про нечестных жен, повешу!»