Четырнадцатый — что Бэз придает большое значение голосам ветеранов и готов заплатить за них очень дорого… чужими деньгами, разумеется. И пятнадцатый… да, это, пожалуй, тот единственный пункт, который действительно что-то значит; а значит он, что Уиндрип, и Ли Сарасон, и епископ Прэнг, и, я подозреваю, может быть, также этот полковник Дьюи Хэйк, и доктор Гектор Макгоблин… ну, знаешь, тот самый доктор, который участвует в сочинении торжественных од в честь Бэза, — все они поняли, что страна так одряхлела, что любая шайка, достаточно нахальная, беспринципная, чтобы действовать «на законном основании», может захватить в свои руки все управление, добиться всей полноты власти и еще вызывать всеобщее одобрение и восхищение, и пользоваться деньгами, и дворцами, и доступными женщинами в полное свое удовольствие.
Их только небольшая горсточка, но, подумай только, как невелики были вначале шайки Муссолини и Гитлера, Кемаль-паши и Наполеона! Ты увидишь, что все эти либеральные проповедники, и воспитатели-модернисты, и недовольные газетчики, и сельские агитаторы… вначале их, может быть, и будут мучить сомнения, но потом они запутаются в паутине пропаганды, как это было со всеми нами во время мировой войны, и будут совершенно убеждены, что хоть за нашим Бэзом и водятся кое-какие грешки, но зато он на стороне простого народа и против всех старых политических ограничений, которые мешали людям жить, и они подымут всю страну на поддержку Бэза — великого освободителя (а представители крупного капитала будут помалкивать да потирать руки) — и тогда, клянусь, этот плут… — ох, не знаю даже, чего в нем больше: плутовства или истерического религиозного фанатизма — этот плут вместе с Сарасоном, Хэйком, Прэнгом и Макгоблином… — вся эта пятерка установит такой режим, что поневоле вспомнишь пирата Генри Моргана.
— Но неужели американцы станут долго терпеть это? — прохныкала Эмма. — Ах, нет, нет, только не наш народ, ведь мы же потомки пионеров!
— Не знаю. Я, со своей стороны, попытаюсь сделать все, чтобы этого не было… Ты, конечно, понимаешь, что и ты, и я, и Сисси, и Фаулер, и Мэри можем быть расстреляны, если я попытаюсь действительно что-нибудь сделать… Хм! Сейчас-то я храбрюсь, но, может быть, напугаюсь до смерти, когда услышу, как маршируют личные войска Бэза!
О, но ты будешь осторожен, не правда ли? — взмолилась Эмма. — Кстати, пока не забыла: сколько раз уж я просила тебя, Дормэс, не давать Фолишу куриных косточек — они застрянут у него, бедненького, в горлышке, и он ими подавится. И потом еще, ты постоянно оставляешь ключи в автомобиле, когда ставишь его ночью в гараж! Я уверена, что Шэд Ледью или кто другой не сегодня-завтра украдет его ночью.
