Враги. История любви | страница 7



Иногда его лицо становится печальным и бледным, глаза смотрят куда-то вдаль, сквозь стену. Потом он отбрасывает тягостные мысли и снова приободряется.

— Сегодня я буду ужинать уже в Филадельфии, — сказал Герман.

— С кем ты будешь ужинать? Один?

Он перешел на идиш:

— Один. С царицей Савской! Из меня такой же торговец книгами, как из тебя — жена раввина. Если бы не рабби, пройдоха, мы давно бы положили зубы на полку. Он набит деньгами и мне подбрасывает копейку. И еще эта из Бронкса — сфинкс какой-то. Как я еще с вами не свихнулся, диву даюсь! Пиф-паф…

— Говори так, чтоб я понимала!

— Что тебе понимать? Йойсеф даас йойсеф мехойв.[3] Истину мы оба познаем уже не здесь, а на том свете. При условии, что после смерти есть жизнь. А если нет, придется обойтись без истины…

— Еще кофе?

— Да, еще кофе.

— А что пишут в газете?

— Заключили временное перемирие, но ненадолго. Скоро снова подерутся, скоты безмозглые. Тут уж никаких сомнений.

— Где подерутся?

— В Корее, в Китае… чёрт-те где. Им нужны кровопролития и страдания. Без этого никак.

— По радио сказали, что Гитлер жив.

— Все может быть. Даже если один Гитлер умер, найдутся миллионы готовых занять его место. Мир полон гитлеров…

Ядвига немного помолчала, а потом, облокотившись на швабру, заговорила снова:

— Наша соседка — та, седая, с первого этажа, — сказала, что на заводе можно зарабатывать по двадцать пять долларов в неделю.

— Что, хочешь пойти работать?

— Тоскливо дома одной. А заводы далеко. Были бы близко, я бы пошла.

— В Нью-Йорке ничего не бывает близко. Научись ездить на метро, иначе будешь сидеть как привязанная.

— Я не знаю английского.

— Есть курсы. Если хочешь, я тебя запишу.

— Старуха сказала, что в школу не берут, если не знаешь алфавит.

— Я тебя научу.

— Когда? Тебя никогда нет дома…

Герман знал, что она права. Кроме того, очень сложно начинать учиться грамоте в ее годы. Он заметил, что, даже прежде чем взять ручку и подписаться тремя кружочками или крестиками, Ядвига начинает смущаться, краснеет, дрожит и потеет. Ее язык, губы и глотка не могут произнести ни одного английского слова, даже самого простого. Обычно Герман понимал ее просторечный польский, но иногда ночью, охваченная сексуальным возбуждением, Ядвига принималась болтать с таким деревенским выговором, которого Герман совсем не разбирал. Она произносила слова и выражения, которых он никогда не слышал.

Герману казалось, что из ее славянской глотки вырываются звуки давно вымерших земледельческих племен, живших, наверное, в дохристианские времена. Он, Герман, уже давно убедился в том, что человеческий разум содержит в себе намного больше, чем можно познать в течение одной жизни. Гены хранят информацию из других эпох. Похоже, что даже Войтуш и Марьяша говорят на языке, созданном поколениями попугаев. Они явно беседовали или читали мысли друг друга, потому что каждый раз взлетали одинаково: в одну и ту же секунду и в одном направлении. У животных и даже у людей есть инстинкты, еще неизвестные биологам и физиологам. Никакая психология не способна объяснить поведение народов, сообществ и индивидов.