Альбус как-то сказал, что Темный Лорд всегда был себе злейшим врагом. Северус подозревал, что вряд ли это следовало трактовать настолько буквально, однако сей грандиозный ум раз за разом умудрялся вырыть самому себе яму. Победил ли его мальчишка в итоге?.. Или же он, как и Северус, так и не дожил до финала?
Не то чтобы это имело какое-то значение. Северус умер, в этом он был уверен, а мертвым класть с прибором на проблемы живых — в этом-то и смысл смерти. Нет, единственное, что его теперь занимало — это абсолютная нелепица, творившаяся вокруг. И прыщики на лице вместо привычных морщин. Удивительно, насколько гладким выглядел лоб, если перестать хмуриться.
Что ж, любуясь на себя в зеркало, никаких ответов не найти. К тому же он и так слишком хорошо знал это лицо — огромный нос, волосы сосульками и гримасу оскорбленного негодования.
Он снова вернулся в спальню — к запаху нафталина и лязгу обогревателя — и попытался присесть за письменный стол, пребывавший в разгроме и беспорядке, но тут же вскочил, когда стул под ним предупреждающе заскрежетал, и неожиданно почти уткнулся носом в настенный календарь.
Если он только не забыл оторвать страницу — каковую возможность в его случае было необходимо учитывать, — на дворе стоял декабрь тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Причем невесть почему он еще и обвел тридцать первое число жирным черным маркером — вот нахуя, спрашивается? Достали со своим Новым годом...
Северус опустился на кровать. Несмотря на источающий тепло калорифер, в комнате было зябко — но не так, как в подземельях. Тут была совсем другая стужа — сорта "дерьмово утепленный дом".
Завернувшись в пропыленное стеганое покрывало, он откинулся назад, прижавшись к стене затылком и продолжая смотреть на календарь.
Декабрь семьдесят шестого.
Возможно, он недооценил это место. Если окажется, что календарь заслуживает доверия, то это означает, что он уже успел потерять Лили — в первый раз из многих.
Двадцать третье декабря года тысяча девятьсот семьдесят шестого.
Может, это шанс прожить жизнь заново?
Он почти не дал себе додумать ироничную мысль, что за такую возможность многие охотно согласились бы умереть — ибо это означало, что весь его предыдущий жизненный путь свелся к какой-то хуеватой репризе. Особенно с учетом того, что в итоге ему снова шестнадцать. Если Северус и мог возненавидеть что-то сильнее, чем собственный пубертатный период, то только перспективу пережить его во второй раз.
