Скоро Гиль возвратился. К этому времени я уже подготовил снаряжение и возился с обвязкой, стараясь не ошибиться в изрядно подзабытом занятии.
Гиль захлопнул решетку на замок и кинул ключ в карман.
Первым делом он покопался в телефоне. Приложил трубку к уху и пробормотал: "Так-то лучше будет..." После этого стал передвигать стоявший в стороне большой парусиновый экран, предназначенный для защиты от солнца и ветра, так, чтобы тот загородил нас со стороны яхты.
Заметив между тем мои медленные действия со шнуром, Гиль бросил через плечо:
— Не торопись, вместе разберемся.
— Ты и это умеешь?
— Как ты успел заметить, у меня есть одна слабость: мне интересно все уметь. А потом помогать тем, кто не умеет. Такой, знаешь ли, способ самоутверждения...
Он закончил двигать экран.
— Парня я там обеспечил работой часа на полтора. Теперь, если и выглянет полюбопытствовать, то немного тут увидит.
Трос тем временем вибрировал все сильнее. В луче прожектора была уже хорошо видна опускающаяся по тросу тележка.
Гиль взглянул на часы. Лицо его стало озабоченным.
— Время, черт возьми!.. Вот кого не обыграть! С людьми всегда проще...
Он протянул мне фонарь.
— Когда окажешься над усадьбой, а точнее над ее задней поляной, мигни несколько раз. Я остановлю двигатель и выключу прожектор.
Постарайся как можно быстрее закрепиться на тросе! Как только будешь готов — снова мигни и сразу начинай спуск. Через несколько секунд я включаю рубильник, и тебя уже не должно быть в луче!.. Если сделаем это быстро, тревогу поднять не успеют.
Я кивал, проигрывая в голове свои действия.
— Сразу же после этого,— продолжал Гиль,— я выезжаю на виллу. Там и встретимся...
И тут голос подвел его. Он посмотрел на меня, поправил у меня на груди узел и вдруг улыбнувшись ткнул в плечо.
— Ты славный парень, Рон!.. Мы с тобой должны еще походить под парусом!..
— Походим, Гиль!— улыбнулся я в ответ.— Обязательно походим!
Чуть подрагивая, тележка плавно уносила меня к сверкающему в вышине дирижаблю. Я сидел на ее плоском днище, пристегнувшись страховочным поясом к прутьям ограды, и старался не попадать в яркий луч прожектора, который слепил и не позволял разглядеть уменьшающуюся фигурку Гиля.
"Наяда" мирно покачивалась невдалеке и с высоты напоминала отдыхающую на волнах белую чайку.
Уже не первый раз за этот непостижимо странный вечер я поймал себя на том, что воспринимаю все происходящее словно со стороны. И каждый раз возникали одни и те же вопросы: да я ли это?! что за странный спектакль разыгрывается с моим невольным участием?.. Но всплывала в памяти старая отцовская фотография, потом заплаканные глаза Яэль, и тугая страшная струна за ночным стеклом иллюминатора, и я трезвел, понимая, что пусть мое участие в этом спектакле и невольно, но странная эта роль — моя, и замены теперь уже не предвидится...
