Как, впрочем, знали это и другие. Вопрос выживания стал главным в Санто-Доминго, а потому все старались смотреть в оба, чтобы предотвратить неприятные неожиданности.
Поначалу мои пешие прогулки результата не приносили. Улицы почти обезлюдели, движения не наблюдалось, жара стояла невыносимая, а на вершинах гор повисли облака, так что влажность и духота стояли такие, словно голову мне накрыли брезентом. Время от времени гул орудий перекрывали раскаты грома. А днем начинался ливень, превращающий улицы Кап-Франсуа в реки. Капли, тяжелые, как дробины, барабанили по крыше, пока я стоял на закрытой веранде и наблюдал за тем, как вода уносит в море смесь из песка, земли и мусора.
Как перейти этот поток, чтобы продолжить поиски?
И вдруг что-то темное и огромное вывернулось из-за угла на середину улицы, и бушующие грязные потоки были ему нипочем, словно быку в загоне.
– Может, вас подвезти, мсье? – На меня смотрел здоровенный чернокожий парень, смотрел и сиял улыбкой. Зубы у него были крупными и белоснежными, а десны – розовыми, как цветок орхидеи.
Я стал всматриваться в дождевую завесу.
– А где твоя карета?
– Мои плечи, друг.
Я оглядел улицу. Какой-то белый сидел на плечах у еще одного негра, точно малыш на плечах у отца, и этот «паром» на ножках двигался ловко и осторожно, стараясь, чтобы его пассажира не забрызгало грязью. Потом я увидел еще одну такую же парочку и еще. Очевидно, это была старая местная традиция. Вот первого пассажира перенесли к тротуару на противоположной стороне улицы и осторожно поставили на ноги. Доставка свершилась. Монета перекочевала из рук в руки.
– У нас тут целая компания носильщиков, – пояснил мой чернокожий предприниматель. – Даже во время революции черному человеку надобно как-то зарабатывать, верно?
Я увидел еще одну пару, пробирающуюся на ту сторону, причем мул в облике человека распевал африканскую песню с рвением венецианского гондольера, а с полей шляпы его белого седока ручейками стекала вода. Нет, это просто какая-то пародия на угнетение одной расы другой! Хотя некогда в Риме…
– Как тебя звать, широкие плечи? – поинтересовался я.
– Джубаль, мсье.
Я всегда не прочь обзавестись новым сильным или, наоборот, маленьким, но шустрым другом. Надо сказать, что этот парень был превосходным экземпляром: ростом в добрые шесть с половиной футов, блестящая кожа угольного цвета, мускулатура, как у коня-тяжеловоза, сверкающая белоснежная улыбка… На нем был старенький залатанный мундир пехотинца, промокший насквозь, как половая тряпка, а панталоны обрезаны до колен, чтобы было удобней переходить улицу, превратившуюся в бурный поток. На шею он повязал красный платок, что, видно, было призвано добавить его облику элегантности, а пояс у него оказался широким, как у пирата. И в самой позе этого человека не читалось никакой рабской униженности, а глаза его оценивающе обегали меня с головы до ног, и в них светился незаурядный ум. Я не удивился, но был впечатлен. Среди людей моей расы хватало философов, оспаривающих Богом данное превосходство белых: подобное высокомерие всегда вступало в явное противоречие с талантами и способностями арабов, краснокожих индейцев и чернокожих негров, которых мне доводилось встречать во время своих путешествий. Расы не слишком отличаются одна от другой, но европейцы редко соглашались со мною в этом. Куда как проще сортировать людей по цвету кожи!
