– Уве! – слышится незнакомый голос.
В проем просовывается голова: голос, очевидно, принадлежит ей. И голова, и голос принадлежат женщине лет сорока пяти, на ней потертые джинсы и «аляска» лягушачьего цвета не по росту. Лицо ненакрашенное, волосы убраны в конский хвост. Женщина без лишней робости заходит в гараж, с любопытством озирается по сторонам. Кошак, выступив вперед, шипит для острастки. Женщина останавливается. Уве сует руки в карманы.
– Чего?
– Уве? – повторяет она наигранно бодрым тоном, точно скаут, который, постучавшись в дом обывателя, не хочет выдать с порога, что на самом деле постучался единственно ради того, чтоб впарить ему свои печеньки.
– Мне ничего не нужно, – отвечает он и кивком указывает гостье на ворота гаража, ясно давая понять: других дверей тут нет, проваливай, милая, отсюда через ту же, в которую вошла.
А ей хоть бы хны.
– Я Лена. Журналистка. Из местной газеты. Я… – Она протягивает руку.
Уве смотрит на руку. Смотрит на журналистку.
– Мне ничего не нужно, – повторяет он.
– А? – не понимает она.
– Ну, вы ж на газету подписать меня хотите. Мне не надо.
Она в изумлении:
– Да… То есть нет… Не подписать. Написать. Я журналистка, – нарочито выговаривает она каждый слог, налегая на согласные – избитый приемчик журналистов, которые почему-то думают, что если другой человек не понял их с первого раза, то лишь потому, что плохо слышит.
– Понятно, но мне все равно ничего не надо, – отвечает Уве, выставляя ее наружу.
– Но мне надо поговорить с вами, Уве! – упирается она, пытаясь протиснуться внутрь.
Уве отмахивается обеими руками. Как бы тряся перед ее носом невидимым дверным ковриком, чтобы спровадить.
– Вчера на станции вы спасли человека! Я пришла взять у вас интервью, – с жаром начинает она.
И хочет продолжить, как вдруг замечает, что Уве ее не слушает. Взгляд его переключается на что-то позади нее. Зрачки сузились.
– Вот сволочь! – бормочет он.
– Я хотела узнать, как вы… – пытается спросить она, но Уве уже протиснулся наружу и бросается в погоню за белой «шкодой», которая, обогнув парковку, едет в сторону домов.
Нагнав машину, Уве принимается барабанить по стеклу – женщина в очках, сидящая справа от водителя, от неожиданности подбрасывает свои папки – бумажки вываливаются ей на голову. Водитель в белой рубашке, напротив, бровью не ведет. Опускает стекло.
– Что такое? – спрашивает.
– По территории ездить запрещено, – клокочет Уве, поочередно указывая вытянутой рукой на дома, на «шкоду», на белую рубашку, на стоянку. – Для машин у нас есть с-т-о-я-н-к-а!
