Тайна старого Радуля | страница 14
Петр Владимирович говорил спокойно, веско, видимо боли и правда уменьшились.
— Деньги у них есть, продукты частично есть, частично покупать будут. Они в интернате к самостоятельности привыкли. Ничего с ними не случится. А самое главное, они мне обещали, дали честное пионерское, что дисциплина у них будет, как на космодроме. Галя, подойди сюда! — позвал он.
Подошла высокая, белокурая, длиннолицая девочка, та, что раньше выказывала недовольство, почему другая Галя, кудрявенькая, осталась ночевать в доме писателя на печке.
Петр Владимирович указал на ту высокую девочку.
— Она — командир отряда. Есть еще звеньевые. Миша — вы с ним познакомились — он физрук.
Девочка, сжав губы, подняла голову.
— Не сомневайтесь, дорогой начальник похода, — самоуверенно отчеканила она, — я их заставлю себя слушаться!
Не «заставлю», а сознательно. Сколько раз я тебе повторял — сознательно, — поморщился больной. Видно, боли опять возобновились.
— Буду заходить к вашим ребятам, каждый день буду, — обещал Георгий Николаевич. — Вот только…
— Что только? — забеспокоился Петр Владимирович.
— Ведь я же над новой повестью работаю. С утра до обеда, до двух часов, я занят.
Георгий Николаевич говорил не очень решительно. Он хотя сознавал, что будущая повесть для него самое главное, но нельзя же тринадцатилетних оставлять одних. В душе-то он ликовал. Пионеры из лагерей ходить к нему почему-то перестали, и в последнее время он совсем заскучал без ребят. А тут неожиданно привалила новая дружба. Но его очень смущало: а что скажет Настасья Петровна? Не так будет легко ее убедить, что эта дружба с отрядом туристов нисколько не помешает: наоборот, добавятся свежие материалы для следующих произведений.
Словом, Георгий Николаевич согласился присматривать за ребятами, но только с двух часов и до вечера. Он добавил, что любит не только детей, но и русскую историю и постарается заинтересовать стариной своих новых друзей.
Однако подробности самостоятельной жизни юных туристов они обговорить не успели. Георгий Николаевич почувствовал, что его кто-то тронул за рукав. Он оглянулся, увидел Илью Михайловича.
Старик сейчас и правда выглядел, как Илья Муромец с картины Васнецова — в шлеме мотоциклиста, высокий, дородный, могучий, — тот, что дубы с корнями выворачивал. Богатырь нетерпеливо теребил свою седую бороду.
— Чего еще языком чесать. Поехали, — сердито проворчал он.
Ему, видно, надоело ждать: ведь он, бедный, ничего не слышал.
