— Учитывая сложные природные условия, Григорий, — сказал он, — решили тебе снизить план еще на двадцать процентов.
Шелегеда безразлично махнул:
— Какая разница?
— Большая, дорогой! Дадим, понимаешь, маленько сверх плана взять. Эти же двадцать процентов, сам знаешь, зачтутся с двойной оплатой за каждый центнер.
Шелегеда покачал головой:
— Да хоть в тройном размере. Это же эксперимент. Хорошо говорить сейчас, когда невод пустой. А с рыбой? Да еще со штормовым ветерком. Сорвется с места — не удержишь тракторами. Как тогда платить ребятам? — Немного подумав Шелегеда добавил. — За эксперимент.
Чаквария утер потное лицо, попросил закурить.
— Что ты предлагаешь? Как иначе испытать это место? У нас, понимаешь, нет экспериментальной лаборатории, нет… этого… как его… штата экспериментаторов.
— В век-то космоса неужели нельзя вычислить силу течения, вес невода с рыбой? Смешно.
— Можно. Тогда приплюсуй сюда сыпучесть дна, коэффициент сцепления с ним якорей, силу натяжения оттяжек, возможную скорость ветра, балльность волны. Целый электронно-вычислительный центр, дорогой! — воскликнул горячо Чаквария.
Засмеялся Шелегеда:
— Вообще вы мастера усложнять.
— Впрочем, ты прав, конечно. Когда-то так и будет. А пока дерзай! — Чаквария пожал руку бригадиру и направился к катеру.
С постройкой жилья бригадир не торопил. Это удивило Анимподиста. А дождь польет? Да и спать где?
— С утра начнем, — успокоил Шелегеда. — Пока перебьемся так.
— Светло же. Чего ждать? — возразил Дьячков.
— Ребята устали, пусть отдохнут.
Развели костер, на скорую руку поели горячей тушенки, попили чаю. Первым бухнулся в траву морячок в бушлате. Пижон неодобрительно покачал головой и принялся устраивать себе ложе из досок. Савелий с Антонишиным расстелили куртки прямо на теплой гальке и легли, тесно прижавшись друг к другу спинами. Со стороны моря дул освежающий ветер — спасение от комарья.
Перед рассветом, когда только-только начался отлив, Шелегеда взял весла и столкнул лодочку в воду. Не хоронясь, но без нужды не громыхая, он обошел невод слева и задержался у крайней со стороны моря бочки-поплавка.
Савелий всю ночь проворочался на жесткой гальке, а открыв глаза, увидел на фоне светлой полоски горизонта человека в неводе. Обомлел. Лодка сливалась с водой, и ее не сразу можно было разглядеть. Он толкнул храпевшего Гену Антонишина. Тот издал несколько тяжких булькающих звуков и, как обычно, со страдальческим выражением посмотрел на Савелия: «Што слутшилось?» Когда он не следил за своей речью, в ней явно слышался белорусский акцент.
