Через пятнадцать минут ей удалось узнать, где находится Анечка. Но при этом инспектор сообщила, что сама вынесет девочку, чтобы не тревожить всю семью. И что Слепченко не будет сообщать никому о том, что произошло.
— Мы согласны на все ваши условия! — ответил дедушка. — Только верните нам ребенка!
Они вышли из дома вместе. Витя, как видно, привыкший к подобному образу жизни супруги, продолжать спать.
— Может, на моей машине поедем! — предложила инспектор.
— Нет уж! Мы как-нибудь на своей! — отрезал Ромашкин, устраиваясь на заднее сиденье такси.
Из Малаховки они выбрались гораздо быстрее и вскоре выруливали на МКАД, где ночью чуть просторнее, чем днем.
— В Реутов идем! — сказал таксист, следовавший за «Фордом».
Машина повернула еще два раза направо и вскоре остановилась в одном из темных переулков.
Выйдя из автомобиля, дама подошла к такси и сказала:
— Вы не забыли мои условия? Вы не следите за мной. Я сама принесу вам ребенка! Уверяю, что он жив и здоров! Вот в залог оставляю вам свою машину.
И так как мужчины молчали, инспектор продолжила:
— Моя знакомая остановилась у родственников, и не хотела бы вмешивать их в какие — либо дела.
— Идите уже за ребенком! — грубо сказал Ромашкин, вспомнив свое детдомовское детство.
— Мы согласны на все ваши условия! — сквозь зубы добавил дедушка, державшийся, как видно, из последних сил.
Вскоре инспектор появилась на дороге, неся в руках девочку с рассыпанными светлыми кудряшками. Ни шляпки, ни куклы «барби» у ребенка не было. Она спала в том же самом платьице колокольчиком и даже не проснулась. Тонкая ручка свесилась вниз, как неживая. Инспектор передала ребенка Михаилу, который выскочил из машины и осторожно взял ее на руки. Он обнял девочку и закутал в свою куртку. Анечка поплотнее прижалась к нему и пошевелила во сне затекшими пальчиками. Мишка погладил ее ладонь.
К дому на Гороховской улице сыщики подъехали только к утру.
Когда машина остановилась, девочка открыла глазки и сказала, мечтательно глядя на Мишку:
— Папа!
Сердце Ромашкина сладко забилось и ухнуло куда — то вниз. Только за одно это слово он и сейчас бы убил Кострова, если бы тот был жив.
Клязьминское водохранилище мы не увидели, мы его ощутили — навстречу рвался простор. Он летел снизу, заполняя собой и небо, и дорогу, и мост. И уже на мосту, когда засверкала внизу вода, когда руками можно было ловить осязаемый воздух и брать его пригоршнями — стал понятен величественный замысел человека. Здесь неуместны ярлыки: ни искусственное море, ни водохранилище, ни что — либо другое не подходили под определение этого бесконечного серпантина водной глади.
