— Чё, пизорвань? Зассал? — каким-то особенным, гунявым голосом осведомился Корнеев. — Понял своё место, парашник? Эт" хорошо, эт" здорово, — вспомнил он кивринское присловье. — Да ты не ссы, не буду я Стелку ебать, Ромка говорил — у неё из манды гнильём тащит, как с помойки...
Трудно сказать, что послужило последней каплей. Но Привалову внезапно стало легко и приятно. Заклинание "самсоново слово" само всплыло в голове со всеми подробностями — простое, не требующее никаких особых умений, вообще ничего, кроме готовности пожертвовать собой. Однако Саше именно этого и хотелось больше всего. Сейчас он убьёт Корнеева. Потом, если останутся силы — жену-блядищу. Может, чего останется и на долю её Артёма или кто у неё там. После чего он умрёт от истощения души. И все его проблемы умрут вместе с ним. Перспектива показалась неожиданно заманчивой.
— Да погибнет моя душа с тобой, — начал он, простирая руки.
— Чо-чо бля? — осклабился Корнеев. — Пропукайся сначала...
— Да погибнешь ты худой смертью, — улыбнулся Саша, творя заклятье.
В эту секунду до Корнеева дошло. Зарычав, он метнул в Привалова файерболл. Тот погас в воздухе: "самсоново слово" защищало само себя. Пробить такую защиту мог бы, наверное, только Киврин, да и то вряд ли.
— Да возьмут тебя силы злые... — продолжил Привалов, чувствуя, как сгущается в комнате тяжёлая всамделишная тьма.
Корнеев тоже это почувствовал — и внезапно рухнул на колени, как подкошенный.
— Сашка, прости дурака пьяного! — закричал он отчаянно. Тот не услышал: у него перед глазами стояла торжествующая витькина рожа, в ушах звенели слова "выебок пиздогубый" и "сказки венского леса".
— Саша, не надо!!! — пронзительно завизжал Корнеев, когда тьма начала сгущаться вокруг него.
Тут помещение прорезала жёлтая молния и тьма исчезла.
Посреди комнаты стоял Жиан Жиакомо. За ним, с портфелем под мышкой, семенил гном.[6]
— Господа, — произнёс великий престидижитатор с невыразимым презрением, — это просто бездарно.
Корнеев, увидев начальство, воспрял было духом.
— Эчеленца, этот псих... — начал он ябедническим голосом, показывая на Привалова.
Жиан Жиакомо щёлкнул пальцами, и на руке материализовалась белая перчатка с шитой золотом монограммой. Рука вытянулась, как резиновая, и с оттяжечкой хлестнула Витьку по щеке. Потом по второй.
Витька выпучил глаза, хватая ртом воздух. Саше вдруг стало стало смешно: его приятель стал похож на снулую рыбу.
— Bastardo, — сказал Жиакомо Витьке лично. — Pezzo di merda.
