Малайсийский гобелен | страница 24
Доверчивость Армиды успокоила меня, однако в словах девушек чувствовалась какая-то недосказанность. Они пристально смотрели друг на друга, а я задумчиво на них. К счастью, принесли шоколад в серебряном кувшине, и у нас появилось занятие.
Поставив чашку на место, Бедалар объявила, что ей необходимо уйти.
— Мы знаем, с кем ты собираешься встретиться, поэтому не будь такой застенчивой, — произнесла Армида. Повернувшись ко мне, как к своему другу, она сказала: — Этот актер — открытие сезона. Сейчас он без работы, что позволяет им наслаждаться встречами в любое время, когда вблизи нет сопровождающей дамы. У меня тоже есть друг из высших кругов, я не имею права называть его имени. Сейчас он занят на государственной службе. Важные государственные дела не позволят нам встречаться еще долгое время.
Подумав, что это очень печально, я сказал:
— Возможно, вы желаете, чтобы я оставил вас?
— Вы можете уйти или остаться, как хотите. Я не приглашала вас.
Дуться на эту маленькую дерзкую девчонку не было смысла.
— Да, я пришел добровольно, а сейчас не в силах добровольно уйти. Я уже так очарован, что понадобится дюжина господ из высших кругов, пьяных или трезвых, — мне показалось, я попал в точку, — чтобы заставить меня…
Армида то улыбалась, то пыталась надуть губки.
— Как глупо я буду выглядеть на улице, если вы будете бежать за моей каретой. А у вас будет вид каретной собачки.
— Я взял себе за правило никогда не бегать за каретами. Прогуляемся в парке Трандлесс и посмотрим, будет ли кто-нибудь смеяться над нами.
Я поднялся и протянул ей руку. Она встала (ее движения были грациозными, Ла Сингла не сделала бы этого лучше) и произнесла с исключительной серьезностью:
— Предполагается, что за выпитый шоколад должна платить я?
— Разве это не заведение твоего отца? Ты можешь нанести оскорбление служащим, попытавшись предложить им деньги.
— Ты знаешь меня? А вот мне многие круги малайсийского общества незнакомы, поэтому я не имею понятия, кто ты…
Когда я назвал себя, то заметил, что мое имя ей ничего не говорило. Из-за невысокого мнения Армиды об актерах это, возможно, было и неплохо.
Я снова протянул руку, Армида опустила четыре пальца затянутой в перчатку руки на мою кисть и произнесла:
— Ты можешь проводить меня до кареты?
— Мы идем гулять в парк.
— Ты слишком самонадеян, если полагаешь, что я на это соглашусь. Я вообще не могу позволить, чтобы меня увидели в парке с тобой.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Вблизи она была прекрасна. Красота делала ее лицо неприступным, но какое-то томление, читавшееся вокруг губ, говорило о том, что высокомерие это показное.