Маттейштрассе — главная артерия города на холме и вместе с тем — воображаемая граница между районами Св. Якоба и Рота. А также — разделительная линия менталитетов и доходов. Если на холодной, северной стороне холма (эпитет «санкт» здесь проглатывают, а себя называют не иначе как якобинцами) преобладает малоимущее население с изрядной долей выходцев из других стран, то южная половина пригрела мелкую и крупную буржуазию, промышляющую вышивальным и ткацким делом. Разумеется, границы эти зыбки, в обласканные солнцем последние дни недели и стар и млад валом валят наверх, в старый город, и фланируют по площади Двух лун. Это — сердце городка с сорока тремя тысячами жителей. Если взглянуть на аэрофотоснимок площади, хранящийся в кадастровом отделе городской управы, то площадь — при толике воображения — и впрямь покажется похожей на сердце.
Амброс припарковал машину у церкви Св. Урсулы, площадь тогда еще не была объявлена пешеходной зоной. А если бы и была, это вряд ли смутило бы Амброса. Они вышли из машины и преодолели путь через продуваемую сильным ветром площадь до кафе-мороженого Густля. Хозяин заведения в здании старейшей прядильной мастерской города не мог пожаловаться на отсутствие клиентов, особенно в тот день. Здесь выстроилась очередь из малышей и юнцов, чьи пересохшие глотки жаждали лакомой прохлады, а за витриной с сияющими всеми цветами радуги тортами рук не хватало.
— Знаете, что раньше было в этом доме? — обратился Амброс к своим мотылькам. — Тут был магазин. «Латур одевает мужчин». Два года назад. Как летит время!
Не успели девочки и глазом моргнуть, как он уже очутился у прилавка с порционной ложкой в руке и громогласно призвал пропустить юных дам вперед.
Густль из мороженицы Густля все еще улыбался, отвечая на приветствие наседающего на прилавок клиента. Потом ложка выпала у него из рук, канув в сверкающий фиолетовым глянцем бачок с вишневой подливой.
— Что вы тут делаете? — послышался его сдавленный, должно быть, из-за больных связок голос.
— Которое тут фисташковое? Это?
— Нет.
— Это?
— Следующее.
— Благодарю. Знаете, лучше я вам сразу скажу. Платить я не буду. А поскольку я не плачу, то хотел бы по крайней мере помочь вам. Где тут вафельные стаканчики?
— Над вами.
— Премного благодарен.
Баумайстер вручил по стаканчику Мауди и Эстер. А увидев ребенка примерно тех же лет, который был не менее уродлив, чем девочка на полотне Брейгеля «Крестьянский танец», он спросил, чего дитя хочет, и затем исполнил его желание. Исчез он так же внезапно, как и появился. И когда по-детски распахнутые глаза Густля снова повзрослели, было уже поздно принимать какое-либо решение. Вора и след простыл.
