и его вновь охватил глубокий ужас,
он начал думать о паучихах и паутине, и о прочем зле, которое могло проникнуть в его тихое гнездышко).
А женщина на диване упрямо пропищала,
будто какая-то тварь, которую постоянно стараешься прихлопнуть, но никогда не можешь убить:
— Но…
Все, теперь с него действительно хватит!
Он не хочет больше слышать от нее ни единого слова.
Он повернулся и резко прервал ее, пока она не зашла дальше:
— А что бы вы, скажите на милость, иначе делали с вашей женской жизнью?
Сейчас он был зол, почти в бешенстве,
однако сдержался и попытался выказать свой гнев в форме раздражения…
Женщина сидела, сцепив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой в пустоту.
Дрейф собственно и не ждал ответа, но спустя мгновение ответ последовал:
— Да… я вообще-то собираюсь купить себе тропический шлем с вуалеткой, пару зеленых брюк и прочные башмаки, и подняться на вулканическую гору в Перу, про которую я слышала, что вулкан там скоро пробудится, после того как бездействовал, не знаю, сколько лет,
а потом я, может быть, нарисую картину, на которой изображена та девушка, Филомена, с отрезанным языком, запертая в высокой башне: она все ткет ковер, на котором изобличает того, кто осквернил ее и запер там,
а еще у меня есть далеко идущие планы написать книгу, в ней будет рассказываться,
в новой стихотворной форме,
об одном маленьком скрюченном идиоте-карлике, который…
Дрейф заглушил ее последние слова громким, презрительным, но каким-то пустым смехом.
Еще одно слово и ей прямая дорога в лечебницу
(что, к сожалению, было невозможно, так как последняя уже много лет была переполнена женщинами, которые в пустынных залах и коридорах рвали на себе волосы и кусали вкровь руки,
отправленные туда доктором Дрейфом и ему подобными).
Тогда он вернулся к письменному столу, вскарабкался на стул и вытащил пожелтевший листок бумаги.
— Сейчас я вам выпишу одно легонькое лекарство, которое вам надо принимать в случае, если вы очень разойдетесь!
Да, что-что, а уж сильное лекарство она получит!
Пусть оно раз и навсегда превратит ее в послушную, маленькую, безобидную тень, которая едва позволяет себе робко и по-детски улыбаться мужчинам в том случае, если они к ней обратятся,
которая сидит в своей спальне и разглаживает фиалки для своего гербария и бесконечно расчесывает свои длинные, гладкие как шелк светлые волосы,
которую можно как угодно осквернять и избивать, и она ничему не противится,
которая с пустыми глазами бродит по саду своего отца и рвет цветы, чтобы воткнуть себе в волосы, и чье единственное желание в жизни — выйти замуж и нарожать детей.
