а потом безжалостно закончит!
Он быстро пролистал журнал назад, чтобы просмотреть записи, и разумеется, лишь убедился в том, что все записано почерком, размер и четкость которого поразительно менялись.
Ему прямо глаза резануло, когда он увидел орфографические ошибки, кляксы и странные слова, он даже не мог припомнить, чтобы он их записывал.
Ох, ведь все в начале было так чисто и аккуратно: имя женщины записано черным, и дальше шло все так же аккуратно черными чернилами,
весь рассказ про Рай, поедание плода, уничижение и пребывание в монастыре.
А потом вдруг,
во времена сожжений на костре,
его обычно такой красивый почерк стал неразборчивым из-за красных чернил!
Буквы клонились как попало,
некоторые сливались одна с другой,
а некоторые и вообще невозможно было прочесть,
и когда он увидел эти нелепые буквы, у него возникло нехорошее чувство, будто какая-то посторонняя сила пытается проникнуть в него во время анализа, заполонить его психику, возобладать над его рукой и заставить его записывать совсем другое, чем то, чему он научился в Нендинге,
у великого Попокоффа.
Но скоро этому придет конец!
На часах было без пяти шесть.
Ветер утих, и Дрейф нетерпеливо подогнал свою пациентку словами:
— Так-так, барышня, а что еще вы могли бы добавить относительно
глинистого поля и прочего, перед тем, как мы закончим?
Женщина лежала на спине, совершенно неподвижно, а руки, которые еще не так давно чуть не лишили Дрейфа жизни, были невинно сложены на ее груди.
— Сейчас я живу как шлюха, доктор.
Дрейф снова принялся лихорадочно записывать
(а ожидающая в приемной пациентка глубоко вздохнула от скуки).
— Ага, и где же, барышня, где?
Женщина склонила голову набок и сощурилась.
Она старалась изо всех сил и наконец смогла ясно различить множество мелких деталей:
— В какой-то трущобе, доктор,
потому что здесь воняет мочой, сыростью, плесенью, болезнью, испражнениями, старым пивом и гнилыми овощами,
непроницаемый туман висит в узком закоулке, где я снимаю маленькую грязную комнатушку
и в ней принимаю клиентов, которые за ничтожную сумму могут делать с моим телом что хотят,
а сама я целыми днями пью джин!
Она громко и фальшиво прогорланила несколько строф из непристойной моряцкой песни, беспорядочно шаря руками вокруг себя, словно ища опору, почти упала на пол, а потом снова стала совсем нормальной и продолжила
совершенно здравым голосом:
— Клиенты у меня разного типа и склонностей, доктор, одни из них добрые, другие — жестокие,
