— Нет, если ты этого не хочешь,
нет, если ты лежишь на глинистом поле и… рожаешь!
Дрейф решил никак не проявлять своего облегчения, пока все не пройдет, не закончится,
пока он снова не будет в безопасности,
не выберется из адской дремучей чащи психоанализа.
А этих так называемых женщин, которые говорят, что презирают материнство, и отказываются признать его величайшую святость и очищающее действие на женскую психику,
он просто не выносит!
Их следовало бы вовсе уничтожить,
они шли вразрез со всякой логикой,
именно поэтому он теперь очень резко закричал,
чтобы пробудить пациентку от истерической и не идущей к ней неженственности.
— Ради всего святого,
вы совсем бесчеловечны,
должны же вы испытывать хоть какое-то счастье при виде этого безобидного дитяти, которое вы все-таки произвели!
— Нет, доктор, я его ненавижу,
я на него даже смотреть не могу.
Она произнесла это совершенно холодным и уверенным тоном,
и в голосе ее не было ни капли истерии.
— Я не хочу его в руки брать,
я даже смотреть на него не могу,
воспоминание о том, как в тринадцатилетнем возрасте я была поругана пятью мужчинами в зимнем лесу, захлестывает меня, и я не могу не задать себе вопроса, не является ли это дитя прогнившим плодом того инцидента.
Безуспешны оказались все попытки Дрейфа убедить ее в том, что поругание случилось совсем в другом мире и в другое время,
что она даже умерла потом,
и поэтому случай тот никак не мог повлиять на ее теперешнюю судьбу и на ее чувства к малому дитяти.
Женщина была непоколебима:
— Я ненавижу его,
даже смотреть на него не хочу,
а здесь, в деревушке, где я живу, все глядят мне вслед,
я навеки клейменная, доктор,
как только я поворачиваюсь спиной или прохожу мимо, — начинаются пересуды,
отчего я в свою очередь вспоминаю более темный мир и те времена,
когда меня, старуху, бросили в пруд с навозом охотники за ведьмами, а потом заживо сожгли на костре!
Дрейф обреченно вздохнул, даже не пытаясь вывести ее из этого заблуждения.
Очевидно было, что она больна гораздо более, чем он думал вначале.
Пожизненная госпитализация, возможно, и не нужна,
однако следовало прибегнуть к сильным медикаментам, чтобы она на всю жизнь стала послушной и не выказывала подобных симптомов.
И тут случился еще один припадок.
Она извивалась от отчаяния и волнения.
— Я ненавижу этого ребенка, я ненавижу его, доктор,
почему мне вечно суждено рожать каких-то незаконных детей на вечно глинистых полях, а потом заживо сгорать на костре,
