Недоучившийся однокашник Олега Чегодова по кадетскому корпусу, круглый сирота, волею судьбы попав в Югославию, Жора Черемисов, поработав в мастерской, получил квалификацию лудильщика, при содействии Алексея открыл паяльную мастерскую и вскоре стал одним из самых надежных и верных помощников Алексея. Правда, у Жоры была слабинка, от которой он не мог и не хотел избавиться: в субботу, после обеда, он часто в одиночку или в компании отдавал дань Бахусу, а после второй или третьей рюмки начинал под гитару петь. При слишком большой дозе хмеля он впадал в меланхолию и отдавался грустным донским песням, периодически произнося: «Кости мои по Родине плачут» или: «На Руси не все караси, есть и ерши», или: «Всякому мила своя сторона»… И заканчивал: «Ка-рамба!».
На концерт приходили жильцы-соседи из «большого дома». «Добар майстор, наш Джордже, али йош лепший певач!» — говорили они.
Алексей считал такую популярность мастера Джорджи полезной: никому и в голову не придет, что «радня» лишь нечто вроде прихожей в явочную квартиру. В люстре, переделанной из старинного газового рожка, был вмонтирован микрофон, и Алексей при помощи наушников мог слышать все, что происходило в мастерской. Такое же устройство было и в кабинете — он же служил гостиной и студией — на втором этаже у Александра Гракова.
Все было искусно скрыто даже для весьма опытного глаза.
Черемисов, мастеривший что-то за рабочим столом, услышав звякнувший над дверью колокольчик, оглянулся.
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич! Не боитесь ходить под бомбами? — кивнул в сторону улицы. — Чертяка немец не шутит. Сижу и скучаю. Шурка Граков еще вчера в Земун уехал. Карамба!
— Меня-то бомбежка застала на улице, а вы почему не отсиживаетесь в подвале? Все-таки надежней. Береженого, как говорится, Бог бережет!
— А ну его! Там еще страшней. Завалит! Да и работенка у меня срочная! — Он оглянулся на свой рабочий стол и принялся вытирать о фартук руки. — От смерти все равно не убежать… Вроде всю Теразию разбомбили. Вот тебе и открытый город! Чертяки! Каждый раз будто на голову падает. — И, втянув голову в плечи, затаил дыхание и стал прислушиваться к нарастающему завыванию падающей бомбы. Вой вонзался в уши, превращался в какой-то вибрирующий металлический клекот, потом что-то ухнуло, дрогнула земля, и раздался взрыв.
Они оба с облегчением вздохнули: пронесло!
— Пронесло! — сказал Жорж и улыбнулся. — Где-то близко тарарахнуло. А как наша операция? Не отменяется?
