Поселок оказался большим, Сашке повезло и с квартирой — загадочно улыбнувшись, посоветовал директор обосноваться пока у Клавки-бухгалтерши, дом у нее большой, наш, совхозовский, муж недавно скончался — «баба она требовательная, ха-ха-ха», — и помощь будет, «дрова, понимаешь, бичи за пол-литровку колют, да и с водой — поноси ее, напасись». — «Водопровода и у нас в селе нету», — хохотнул и Сашка, — идея жить в одном дому с молодой вдовой женщиной ему, после солдатских двух лет, понравилась, во всяком случае он на корню ее не зарубил. Ешь, говорят, пока рот свеж, — ощерил зубы и бригадир Иннокентий Григорьев, позже снятый за злоупотребление спиртными напитками.
Вместе с Метляевым они и привели нового квартиранта к Клавке. Был выходной, и она прибиралась по хозяйству, простоволосая, в халатике выше колен и с приоткрытой грудью. На Сашку взглянула лишь раз, а то зачала проявлять неудовольствие: и дитям неудобно (Зоя-то, гляди, взрослая уж), и самой хлопотно с чужим человеком в дому, сами как сели, как встали — один бог судья, а им, — она кивнула на присмиревшего Сашку, присевшего на краешек стула, — может, и не завсегда в угоду.
— Ты, Клавка, давай не финти, — сказал Метляев, как оказалось, на довольно солидном подпитьи, это с виду незаметно. — Бери, что дають! Не то уведем.
— Сама посуди, Клавка, — вступился за Сашку и Иннокентий Григорьев, человек уже при деле, назначили на работу, разболтаться он ишо не успел.
— К директору пришел наниматься в трезвом состоянии, — как аргумент в Сашкину защиту выдал Метляев.
— Вы все такие на первый взгляд, — не сдавалась Клавка. — А потом и водка, и карты, и руки в ход…
В комнате, где предстояло жить Сашке, было тихо, уютно; в ней было два окна, кровать, а на стене — даже произведение искусства, как прочитал отсюда острым глазом Сашка, «На Геннисарецком озере»; валуны были выписаны так, что Сашка не выдержал, встал и потрогал их — хотелось на них присесть.
Оказалось, что рисовал их год тому назад скончавшийся супруг Клавки, он бы, наверное, дорисовал и вторую картину «Три царевны подземного царства», но, как сказал Метляев, запил горькую, скрывшись на время в неизвестном направлении, а уж когда его нашли, оказался он мертвым.
Сашка никогда в отдельной комнате не жил, душа его знала меру. Не стал он острословничать, остроумничать; да и баба была в соку, цену не заламывала, лишь чуть играла, потому как Сашка почувствовал: он ей понравился, во всяком случае больше словами она поражения ему не наносила. Он и не догадался, как проигрался.
