…Сашка отворил окно и крикнул:
— Эй, как тебя там… Погоди!
Нюша остановилась, вроде и ждала этого. В руках она подбрасывала альбом, который только что через окно подал ей Акишиев.
Большой поселок спал при дневном свете, в домах кое-где, у порогов, дымили самодельные коптилки, еще перед сном налаженные против гнуса. Нюша, обвязанная платком, словно сельская модница, хлестала уже по голым своим ногам березовой веточкой — не помогал и репудин.
Акишиев, большой, шумный, появился минут через семь-восемь, потому как Нюша следила по часам, сколько будет его ждать.
— Послушай, — сказал Сашка. — А кто такой этот у тебя Мослов или Чижов, или Кузнецов?
— Подпись-то?
— Ну.
— Человек интересный, — Нюша прижала альбом к груди. — А вы зачем подсмотрели? Я же оставила нечаянно.
— А что, на нем такого написано было, что оставила альбом-то этот нечайно?
— Все равно, чужие вещи с секретом разве так в упор разглядывают?
— Подумаешь, секрет нашла. Сырцов, Чижов, Мослов… Чего ты с ним, дружила, что ли, что он тебе так про глаза написал?
— Может, и дружила. Вам-то не все ли равно?
— Не все ли равно, — усмехнулся Сашка, — а вдруг ты сорвешься к нему? Вы же, девки, теперь какие? Чокнутые! Вам все вынь да положь…
— Надо, Саша, говорить вынь да положи, — назидательно сказала Нюша. А знаете, — без перехода, — правда, Метляев весь какой-то серовато-мутный, какой-то изъеложенный, какой-то деревянный…
— С чего ты взяла меня заводить против него? — опешил он.
— А вы что, сами не замечали? На нем, посчитайте, сколько красок?
— Причем здесь краски? — опять пожал плечами.
— А вы что, на самом деле не знакомы с этим? Вот вы, какой теперь на себя слой кладете? Я, к примеру, только первый.
— Ничего не понимаю.
— Как же? Первый слой только кладем, первую краску. Какая она? Потом хоть и идет подмазка, загрунтовка, которой покрывают холст или дерево, чтобы писать новыми красками, но на первом ведь слое все держится!
— Ну, загнула! — отлегло у Акишиева от сердца. — У нас-то с тобой, надеюсь, красные краски.
— У меня — да. А вот с вами я еще не совсем решила, зато Метляев серовато-мутный.
— Так вот ты и будешь в группе жить с белилами? Э-э, брат! Наповаришь ты, гляжу! — Но в голосе Акишиева звучала неподдельная доброта, он улыбался хорошо и просветленно.
— Группа, товарищ Александр, это совокупность лиц, объединенных общностью идеологии, скажем, научной, художественной, политической, или профессией, хотя бы… А жить, лишь бы не грохнуться, нет, я тут вам не помощница. Серовато-мутных надо выявить! Из группы — долой!
