Матвейка решил припугнуть несговорчивого бригадира. Вот, грозился он, принесу распоряжение председателя и посмотрю, как ты запляшешь.
— И председателю в таком деле не подчинюсь, — упорствовал Кашин. — Аль травы мало для силоса? Да вон она ноне какая вымахала!
— Тогда я тебя в газету. Как несознательного!
— Несознательного? — У Михаила Петровича начали розоветь мочки ушей и заходили желваки на лице, туго обтянутом сухой, спеченной на солнце кожей. Это означало, что человек дошел до точки кипения. И он, невысокий, но ширококостный, пошел на Матвейку, плотно ступая короткими толстыми ногами.
Парень попятился, повернул восвояси.
Казалось, теперь Матвейка оставит Кашина в покое. Действительно, какое ему дело до бригадира? Взялся телят пасти, ну и паси на доброе здоровье. И опять Михаил Петрович подумал о дочке: хорошо, что отвязалась от этого охламона, вовремя, выходит, предупредил ее. Да и что не отвязаться? Разве других парней мало в Заречье? Сколь хочешь, на выбор. Один Ванюшка, тракторист, чего стоит! Скромный, работяга. Или вон тезка. Михалка Волков. Верно, на годочек помоложе будет Нины, но это невелика беда. Главное — тоже обходительный, не как этот насмешник.
«Ох, и допек же он меня!» — признавался себе Михаил Петрович. Но, представив, как Матвейка пятился, решил: надо завсегда с ним построже, таким нельзя давать спуску.
Несколько дней Матвейка и сам не показывался на глаза Кашину, и Михаил Петрович с удовлетворением отмечал: подействовало! Однако в субботу вечером пастух постучал к нему в окошко:
— Чаек, что ли, попиваешь, бригадир?
— Ну, попиваю, а тебе-то что?
— Мне ничего, я уж отчаевничал. Нинок дома?
— Ну, дома. Не думаешь ли, что позову? Иди-ка своей дорогой.
— Идти-то тебе придется, бригадир. Там, на лугах, у реки какие-то городские любители природы палатки ставят. На мотоциклах прикатили. Трава стонет…
— Трава? — привскочил Михаил Петрович. — Так чего ты тянул, голову мне морочил своей трепотней? Эх, умник, а прогнать не догадался, радетель!
— Не шуми. Гнал, да бригадир, видать, им нужен, — смущенно улыбнулся он.
Однако Михаил Петрович уже не слушал. В чем был — в незастегнутой рубашке, шлепанцах на босу ногу — он выбежал на улицу, сел на мотоцикл, всегда стоявший наготове у крыльца, и поехал на луг.
— Кепку забыл, дядь Миш! — крикнул ему вдогонку Матвейка; обычно бригадир не расставался с кепкой, прикрывая ею раненую, в жестких рубцах, голову, которая болела при малейшем сквозняке.
