— Сынок, хватит, не расстраивай бригадира! — зашумели на Проньку. — Не за этим пришли.
— И верно! — подхватила хозяйка. — Давайте-ка я сыграю, повеселитесь… Галя, струмент!
Девочка принесла гитару, и хозяйка, тронув струны, запела громким грудным голосом. Пела она про цыганское счастье, недолгое и непрочное, про рано увядающую молодость. Петр Алексеевич, слушая, тер повлажневшие глаза, потом хлопнул по гитаре:
— Хватит! Обещала веселую — и давай!
— «Цыганочку» прошу! Ноги в пляс просятся! — закричал неугомонный Пронька.
В это время в дверь прихожей постучали. Петр мгновенно поднялся, прошел в коридор. «Не от секретаря ли? Не тот ли важный человек? Говорил, что вечером приедет». Он открыл дверь и отступил. Перед ним вырос на пороге Игнат, гроза табора. Но сейчас он был без плетки, в руке держал какой-то сверток. Пока Игнат стоял неподвижно, будто статуя, Петр успел разглядеть его. Да, бороду старшого словно инеем охватило, в глазах вместо прежней суровости и самоуверенности было выражение покорности и смирения.
«Что с ним случилось? На себя не похож, — подумал Петр. — И зачем он пришел, да в такой час?»
— Петро, долго ли ты там? — донесся из комнаты голос жены.
— Сейчас… — откликнулся он и протянул руку к двери, чтобы захлопнуть ее перед носом незваного пришельца.
Но не мог, что-то его останавливало. Он глядел на Игната: в глазах нет былой холодной пронзительности. Да, конечно же, это и удерживало его. Но первым заговорить он не мог. Молчал и Игнат.
И теперь Петр сердился лишь на то, почему тот тянет: пришел, так сказывай — зачем.
Потребовалось еще несколько томительных минут, прежде чем пришелец овладел собой и спросил:
— Не ждал?
Петр отрицательно покачал головой.
— А я давно к тебе собирался. И вот принес, — протянул он сверток. — Прими.
— Что тут?
— Разверни.
Федотов дернул за надорванный уголок свертка, и на пол упала плетка, та самая, которая пять лет назад оставила на шее след. И Петра мгновенно передернуло. Но не успел он что-нибудь сделать, как Игнат кинулся к плетке и сунул ее в руку ему.
— Это теперь твоя, твоя! — зачастил Игнат. — Хочешь — отплати, и будем квиты.
— Старшой, а говоришь не знаю что… — нахмурился Петр и бросил плетку к ногам Игната.
— Не хочешь? Значит, вину с собой мне носить? — округлил тот глаза.
— Раньше ты вроде ни перед кем не винился…
— То было раньше…
Игнат зажал в кулак бороду, шумно задышал и так стоял несколько секунд. Затем захлопал по карманам. Вытащив папиросы, он закурил, жадно затягиваясь, обволакиваясь дымом. Потом смял папиросу, бросил ее и заговорил с придыханием:
