А Роман смотрел на сына и знал, что простит его, что он просто не может не простить. Он с усилием заставил себя сохранить строгое выражение лица:
— Шучу? Вы чуть не сорвали переговоры, от которых зависела судьба России! Вы государственный преступник, Александр! И ваша вина тяжелее, чем вина какого-нибудь вора или убийцы!
— Но отец…
— Молчать! Как вам в голову такое могло прийти! — Роман вскочил с кресла и подошел к сыну. — Жертвы вора или убийцы не многочисленны. А вы, могли быть причиной смерти тысяч людей. Может быть, ваших друзей.
Александр опустил глаза. Взгляд отца давил на него тяжким грузом:
— Простите меня. Я виноват.
— И больше так не буду, да? Это слова ребенка, а не мужчины, Александр. Благодарите бога, что все закончилось так, а не иначе.
Александр невесело усмехнулся:
— Вы беспокоитесь о России? А обо мне, отец?
При этих словах Роман Александрович побледнел, вспомнив какой страх охватил его, когда он узнал о дуэли. Но он опять подавил в себе это чувство. Александр всегда знал, как заставить отца сменить гнев на милость.
— О вас? А разве вы, важнее России?
— Я думал для вас важнее.
— Да? А для вас, для вас есть хоть что-нибудь, что заботит вас больше, чем вы сами! Ведь вы не подумали ни о России, ни о своей семье! Вы подумали о матери, которая не переживет вашей смерти? И где? На войне? Нет. На дуэли! На глупой, не нужной дуэли!
— Думаете, для нее была бы разница?
— Может быть, и нет. Но осознание того, что вы отдали свою жизнь за родину, может быть, и не смягчило бы ее боль, но заставило бы смириться с этим, в отличие от мысли, что она растила вас для такой глупой и не кому не нужной участи.
— Я уже просил прощения! Что вы хотите от меня! — не выдержал Александр.
— Я хочу, чтобы вы усвоили этот урок до конца своих дней.
— Я усвоил. Я все понял. Я был не прав. Простите меня. — Александр видел, что лицо отца смягчается. Он уже не вселял в Александра чувство вины и страха. Сейчас он видел отца, который любил его больше всего на свете.
— Вот и хорошо. — Роман провел рукой по щеке сына. Но тут же отдернул, устыдившись своей слабости. Как же быстро он сдался. А ведь собирался еще помучить Александра. — Ну, давай, садись. Поговорить надо.
— Да я уж постою, если вы не против. Насиделся уже.
Роман Александрович улыбнулся, глядя на сына:
— Ох, чувствую я, Александр, что урок для тебя даром прошел.
— И вовсе нет. — Александр все же сел. — А император знает?
Князь улыбнулся опять, вспомнив разговор с императором на эту тему:
