Снова раздался его отвратительный смех.
— Во-вторых, я не люблю упрямцев… Точнее, они меня не любят. Когда я вижу типов с разбитыми физиономиями, вроде вас, я не могу сдержаться!
Он внезапно просунул руку между прутьями и одним движением влепил пощечину обоим… Должно быть, он уже давно тренировал свой номер, все произошло молниеносно.
— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он тоненьким голосом, странным образом контрастирующим с его статью. — Как собаке, увидевшей дерево, охота пописать, так и мне не терпится вмазать… Понимаете?
Оба заключенных промолчали, и он рявкнул:
— Поняли?!
— У меня полный порядок со слухом, — пробормотал тот, что пониже.
— Я тоже не глухой, — сказал другой, — тут мне грех жаловаться!
Дерьмо, выплюнув цветок в камеру, провел своим омерзительным языком по толстым губам…
— Похоже, вы те еще фрукты! Ну ладно, посмотрим… Посмотрим…
Уже поворачиваясь, чтобы уйти, он добавил:
— Должен вас предупредить: тот парень, вместе с вами, он немой… Немой, убивший свою жену. Надеюсь, вы уживетесь. На всякий случай предупреждаю сразу: драк у нас не любят!
Он окинул их тяжелым взглядом, одного и другого.
— Пока!
Повернулся и ушел насвистывая.
Когда Дерьмо ушел, они еще какое-то время продолжали стоять неподвижно, не глядя друг на друга. Затем как будто что-то щелкнуло. Время, до этого как бы проходившее мимо них, вдруг вырвало узников из оцепенения и увлекло в своем безостановочном беге. Они впервые взглянули друг на друга. Они рассматривали друг друга с животным интересом, подобные двум встретившимся хищникам. Наконец, один из них — с заплывшим глазом — пожал плечами и оглядел камеру. Здесь имелось трое нар, устланных соломой и накрытых покрывалами. Немой занимал дальние.
Мужчина с разбитой губой указал рукой на жалкие ложа.
— Единственная свобода, которая осталась у нас, — ухмыльнулся он, — это возможность выбрать себе кровать. У вас есть какие-нибудь предпочтения?
Другой шлепнулся на ближайшие нары.
— Здесь не железная дорога, — вздохнул он. — По ходу движения или против…
Он вытянул ноги и скрестил руки за головой.
— Меня зовут Франк, — добавил он. — Фамилия теперь не имеет значения, я ее оставил при входе… в книге для посетителей… Что мне здесь нравится, так это то, что можно обойтись безо всяких документов…
Его спутник бросился на кровать лицом вниз. Вытянув руки вдоль туловища, он зарылся головой в вонючую солому. Она пахла потом и еще какой-то дрянью. Запах был острым и одуряющим, впрочем не таким уж и противным, если привыкнуть.
