Всё-таки домофон успел один раз проверещать, прежде чем Артур снял трубку. Он, как и было оговорено, ни о чём не спрашивал, а нежный девичий голос произнёс то же слово, что было в эсэмэске: «Еду».
— Заходите!
На сей раз отозвался Тураев, досадуя на себя за то, что не проверил лестницу. Но ничего, он выйдет встречать Эмилию и проследит, чтобы с ней ничего не приключилось. Ладно, не додумалась приволочь с собой охранника — похоже, девка не робкая. Хоть и не долго подняться на третий этаж, так ведь уже на первом можно здорово напороться, если не повезёт. Но, похоже, сегодня судьба им улыбалась.
Девчонка в ковбойских сапогах, свежая и румяная, взбежала к явочной квартире, будто взлетела. И Тураев вспомнил, что она тоже спортсменка — в их деле это очень даже пригодится. Интересно, знает ли она о том, что сюда же должен пожаловать Стефан? Дора проговорилась или, как условились, сохранила интригу? Ладно, не суть…
— Сюда, пожалуйста! — Тураев посторонился, пропуская высокую тонкую барышню. — Сразу извиняюсь за бедлам, но квартира не моя.
Эмилия рассмеялась — как колокольчик прозвенел. Артур и сам невольно улыбнулся, забирая у неё сумку.
— Это что же вы такое тяжёлое притащили?
— Дора Львовна сказала, что вы на три дня здесь засели. А еду, конечно, не взяли.
«Девушка из высшего общества» оказалась вовсе не такой, как представлял её Тураев. Она держала себя просто, смотрела приветливо, болтала без умолку, расстёгивая «молнию» на сумке и выставляя пакеты с кульками.
— Мужчины ведь с голоду умереть могут, если о них не позаботиться! — Эмилия распахнула дверцу пустого, отключённого от сети холодильника. — Так я и думала! Вы больше суток ничего не кушали? Сейчас чайник поставлю! — тараторила она, хлопая дверцами шкафов и заглядывая в тумбу. — Что, и чайника нет?
— Чайник в комнате, мисс! — Тураев несколько оторопел от её напора.
Большие, золотисто-карие глаза девушки, похожие на омытые дождём плоды каштана, с длинными, загнутыми вверх ресницами, нежные розовые губы, точёный носик с еле заметными веснушками не могли оставить равнодушным искушённого ценителя женской красоты. Это живое олицетворение цветущей юности болтало, шуршало, хохотало, звенело тарелками, громыхало стульями, не давая Тураеву вставить ни слова. И он просто любовался Эмилией, слушал её нежный голос, смотрел в бездонные глаза и чувствовал, что жизнь ещё не кончена.
— Я так наелся в таборе, когда ваши вещи забирал, что, поверьте, до сих пор не хочется. Вы приехали сюда не для того, чтобы нянчиться со старым полуседым дураком…
