— Ты что, болван?! — Роман вскочил, будто подброшенный пружиной. — А ну, быстро сел обратно и пасть закрыл! Только тут ещё мочилова не хватало! Тебя молодая жена бортанёт после этого, и права будет! Да какая тебе разница, нашла Любка нового или не нашла? Ты что, жениться на ней собирался? Забздел, что она про ваши с батей дела знает? Да не смыслит она в них ничего, и не нужен ты ей уже сто лет! Чего тебе надо, дятел? Извини, Надюша, если не так выразился. — Роман несколько раз встряхнул Мирона за плечи. — Не хочу, слышь, пацан, чтобы из-за тебя мне на год запретили сюда ходить! И потому, если ты уже достаточно нагрелся, езжай до хаты и проспись! Лидочка, пардон!
Роман поймал руку покрасневшей от стыда и возмущения шатенки, поцеловал её и склонился, приглашая на танец.
— Позвольте мне заменить вашего супруга. Вы видите — он не в форме сегодня…
— Охотно! — Лида, вызывающе подняв голову, протянула Роману другую руку, и они направились к танцполу.
— Пусть Люба с Егором уходят! — распорядился Бушуев, склонившись к Стефану. — А минут через пять — вы с Полиной. Дождитесь нас в машине. Дальше едем в «Дягилев». На Рублёвке себя показали — нужно старую Москву тряхнуть. И больше, думаю, деньги тратить не стоит. Твоя компания, Стефан, в высшем свете будет известна. Выполняйте!
Бушуев вежливо, но равнодушно пожав Стефану руку, проводил его взглядом, а потом уже не смотрел в его сторону. За тем, как уходит первая пара, а потом — вторая, наблюдала Сюзанна, нежно склонившая голову на плечо Павла.
Вальсировали под мерцающими звёздами Лида с Романом. Последний не сводил глаз с Мирона, который пил одну стопку водки за другой, вроде бы забывший во хмелю о Любке и о шведе.
… Мирон вспомнил о них рано утром, проснувшись в своей спальне на Николиной Горе, когда увидел в окне ущербный месяц. Он вспомнил Любку, обмотанную махровым полотенцем, которое она скидывала уже на второй секунде, и оставалась совершенно голой. Мирон вспомнил её, облизывая потрескавшиеся с перепоя губы, — крепкую, бронзовую, ненасытную. От неё пахло какими-то провоцирующими желание духами, но это было лишнее — Любка и безо всякого парфюма могла возбудить столетнего деда.
Её руки пахли маслом корицы, и ловкие гибкие пальцы массировали ноги Мирона — пятки, икры, поднимаясь всё выше. Любка знала, что Мирон любит «царапки», но с такой же страстью массировала собственным телом его ягодицы, поясницу, спину. Что происходило потом, Мирон обычно не помнил, потому что сеанс эротического массажа у них превращался в бешеный трах. Из-за этого до груди, плеч и шеи они, кажется, так ни разу и не добрались.
