Нам бы их заботы. На коленях под партой мы, с риском получить взбучку от мистера Ялофского, прятали развернутую на спортивной странице «Геральд». А заботило нас, детей нового мира, вот что: займет ли Ударная тройка (Морис «Ракета» Ришар, Элмер Лач, Ту Блейк[46]) первое-второе-третье место по числу заброшенных шайб и расколошматят ли «Монреаль канадиэн» грозных торонтских «Мэпл ливз» в финальных играх на Кубок Стэнли?
Наши родители рассчитывали, что мы, та еще бражка, но как-никак первое поколение, родившееся в Канаде, прорвемся в Макгилл, университет при этом они понимали вовсе не так, как кардинал Ньюман[47]: они смотрели на него как на тали, которые вознесут нас в благословенный Утремон. Многие из нас, не все, разумеется, пробрались не только в Утремон — Утремон оказался не более чем пересадочной станцией, — а в некогда judenfrei[48] Маунт-Ройял и даже Уэстмаунт[49]. Повыше Бульвара.
Полное счастье, что да, то да, но чего оно стоило.
En route[50] Шнейдер, англизируясь, превращался в Тейлора, Паттершнит в Паттерсона, Крашинский в Кейна. Детей называли уже не Гиршлами или Муттелями, Малками или Циппорами, а Стюартами, Байронами, Мелиндами или Ванессами. После школы они больше не играли в камешки под винтовыми лестницами: девчонок в лифчиках-нулевках, купленных аж в Нью-Йорке, возили в мамочкином «мерседесе» к пластическим хирургам — подправлять носы, в балетные школы, к ортодонтам. Мальчишки больше не подрабатывали после школы в аптеке разноской лекарств, чтобы купить себе велосипед, а брали уроки тенниса: на них можно было завести нужные знакомства.
Ну а потом наш исходный рубеж стал (вот уж чего не ожидали, того не ожидали) модным. И кое-кто из детей, неблагодарных всезнаек, вытесняя новых его обитателей — греков, итальянцев, португальцев, — вернулся на улицу Св. Урбана в паршивые жалкие квартирёшки без горячей воды. На улицу Св. Урбана, где распускали слухи, что они курят марихуану и кувыркаются с девчонками на своих замызганных простынях, даже не стянув ковбойских сапожек, а в окнах выставляют не фикусы, как заведено было в добрые старые времена, а возмутительные плакаты. Эти канающие под бедняков ребятишки в дизайнерских джинсах борются против атомных электростанций, кислотных дождей и герпеса, за выращенные без удобрений овощи, качественные многократные оргазмы и Parti Québécois[51].
— Parti Québécois?
— Вы угнетали французов, — поучали они дедов, которые гнули спины над швейными машинками, еле-еле сводя концы с концами, отцов, которые еще не забыли, как им приходилось отбиваться от вооруженных обрезками свинцовых труб сторонников Адриана Аркана
