Тихо сказал, но у Покровского собора стало ещё тише. Лишь всхрапывали опричные кони да кричали вороны на кремлёвских стенах. В неведении — бесстрашие...
— Вяземский Афанасий да Басмановы... Оба, отец и сын!
Показалось, или в голосе купца прорезалось торжество? Не всё ж коту масленица, когда-то и дверью промеж ног защемят. Доигрались опричники, докуролесили!
— Опричники — слуги мои, мне за них ответ держать, мне и судить их, — снова государь словом оттеснил дьяка. — А вот преступников не государевых, но государственных показать городу и миру решился. Вместе суд вершить будем. Прав ли я, Москва?
— С тобой мы, государь-надёжа!
Поговори с человеком доверительно — и он твой, со всеми потрохами, как преданный дворовый пёс. «Я тут помогаю государю», — как горд собой сегодня любой зевака на Поганой Луже! И как же смешон!
Ступенями жмутся к кремлёвским стенам между Фроловской и Никольской башнями: зеваки, пешие, шумные, шевелением разноцветных шапок напоминающие колыхание ряски на поверхности застойного пруда; прибрежной глиной при пруде — камилавки и скуфьи монахов; мусором на берегу — изорванные одежды приговорённых к смерти; конные стрельцы, оцепившие место казни, одетые в красные кафтаны, будто заранее перепачкавшиеся в крови покуда не убиенных; помосты с плахами, а на помостах — крепкие мужики в алых рубахах с отливом, палачи да их помощники. Серьёзные, неулыбчивые — видно, что важное дело исполнять готовятся; на краю рва, что перед стеной — вертикально врытые столбы, для верности стянутые меж собой горизонтальными перекладинами, будто ряд крестов на Голгофе. Для полноты сходства с евангельскими событиями не хватает римских легионеров. Тех же, кто закричит «Распни Его!» — больше чем достаточно; и, наконец, на деревьях, растущих по другую сторону рва, касаясь ветвями итальянской кладки стен Кремля — огромные чёрные вороны, олицетворение мудрости и смерти. Мудрой смерти, казни по государеву повелению.
Альберт Шлихтинг, родом померанец, судьбой — русский пленник и слуга царского врача, смотрел не отрываясь на приготовления к казни. Страх завораживает, как огонь ночного костра, это давно известно.
Рядом со Шлихтингом столбом застыл ещё один иностранец, тоже немец, с которым померанец познакомился здесь, в толпе. Фон Розенкранц, как тот представился, философ и путешественник.
Иноземцы не очень хорошо владели варварским наречием хозяев и договорились помогать друг другу в переводе, если на то будет необходимость.
