Царь Иван Васильевич, как и Малюта, был одет в дорожную шубу, бедную и неброскую. Разодетые рынды, тем не менее, не могли затмить государя. Рослый, с могучими плечами кулачного бойца или воина, он выделялся бы в любой толпе.
А не ростом, так взором.
Глаза царя, тёмные, широко раскрытые, одновременно притягивали и отталкивали. Глаза умного и безумца — как их описать?
Перекрестившись на икону, царь кивнул игумену, скользнул взглядом по рядам сжавшихся от страха иноков, спросил в пустоту:
— Где он?
— В братской, — принялся кланяться игумен, прекрасно понимая, что царь приехал ради встречи с опальным митрополитом. — Вот туда пожалуй, государь.
Иван Васильевич проследил за рукой игумена.
Стоявший в дверях братской боярин Умной склонился в низком поклоне. Остальные встали в снег на колени.
— Спаси и сохрани, Господи! — услышал позади себя боярин.
Чего ж так боится соглядатай? Или на самом деле плохо службу исполнял?
Чувство страха перед властью... Мы же хищники, чувствуем опасность не разумом — шкурой.
— Исполнил ли мою просьбу, боярин? — спросил царь, подойдя поближе.
Голос Ивана Васильевича был негромок и обманчиво мягок.
— Сказал обо всём, что ты, государь, повелел, — заново поклонился Умной-Колычев.
— А как митрополит к словам моим отнёсся — Бог ведает, не так ли?
Усмешка получилась у царя горькой.
А боярин был готов поклясться, что Малюта Скуратов сжался, как соглядатай Кобылин. Не от слов даже, от поворота головы государя, от ожидания, что сейчас царь обернётся и что-то скажет.
Непонятное что-то происходило на глазах Умного. Или и Малюта знает, что с Филиппом поступили неправедно?
— Проводите нас, — сказал Малюта.
Уже и Андрей Молчан заметил, что опричник не приказал, а попросил. Словно не уверен в своих силах и во власти.
Зашевелился соглядатай, готовый провести государя и его слугу в келью к Филиппу. Но царь, так и не обернувшись к дверям братской, окаменев, рассматривал коней опричников, загодя взявших монастырь под стражу.
— Что это? — спросил государь, указав не пальцем, но движением редкой клиновидной бороды на свисавшие с седельных лук промёрзлые собачьи головы.
— Через Тверь проезжали, — заговорил один из опричников, тот, что спрашивал Кобылина — очевидно, главный. — Так собаки от ворот прямо на коней кидаться начали, за ноги их хватать. Вот мы и... отделали их... Прости, государь, сейчас снимем[13]!
— Не надо, — покачал головой царь. — Не надо. Всё к одному. Вижу руку Твою, Господи!
