Рассмеяться бы боярину Умному-Колычеву, отмахнуться от нелепиц, что юноша безусый наговаривает, но — не хочется. После Новгорода и всего, что там видел, — совсем не хочется. Каких людей ересь под себя подмяла!
— Чем помочь тебе могу, царевич?
— Бомелия от царя отстранить надо, боярин! Любой ценой — отстранить.
Для человека главное — закон, как для зверя — сила. Но закона часто недостаточно, и государь неминуемо обратится к силе.
Владеть природой зверя — так, кажется, в той умной книге сказано было?
Не скажешь волхву и чернокнижнику, что он плохой, что ему надо покинуть страну. Не скажешь околдованному, что он зачарован. Не скажешь, потому что бессмысленно. Надо бить, жестоко и безжалостно. Чтобы кровь пролилась, а тело коченело в предсмертных судорогах.
— Сложное дело, царевич.
— Но ты ведь не отказал мне, не так ли, Василий Иванович?
Царевич остановил коня, взглянул боярину прямо в глаза.
Умной выдержал взгляд.
— Что могу — сделаю, царевич. Что в силах сделать...
Иван Иванович улыбнулся, широко и радостно.
Неужели опасался, что на смех его поднимут, что откажут? Кто же в своём уме откажет наследнику престола?
Иное дело — лицемерно согласятся, а потом бросятся к царю, к Бомелию, просчитывая возможные выгоды от предательства.
Умному-Колычеву было ясно, что царь Иван вне себя от неведения, жив или нет его старший брат, Юрий. Пока нет тела Юрия — царский трон шатается. Власть прочнее всего на костях держится...
Вот и хватается Иван Васильевич за всё возможное: допрашивает, пытает, казнит, доносы читает. К чернокнижию, услужливо подсунутому иноземцем, прибег, видимо.
Найти Юрия — значит, помимо прочего, сделать Бомелия не нужным для государя.
И подписать себе смертный приговор. Умной-Колычев не забывал этого.
— Сделаю, — повторил боярин.
И помотал головой, словно отгоняя наваждение.
От Самсонова луга проще возвращаться в Москву по Дорогомиловской дороге, узкой, петляющей, но сухой, идущей по возвышенности, через дубраву. По левую руку останутся монастыри — Новодевичий, от которого видны уже только блестящие на солнце кресты на куполах собора, да Новинский, маленький, с непритязательными деревянными стенами, прячущимися за разросшимися яблоневыми деревьями.
Кто его знает, куда делись дозорные монахи со стен, что выходили на сторону, противоположную Москве-реке.
Точнее — знает демон.
Риммон стоял в проёме меж зубцов монастырской стены и, хмурясь, смотрел на небольшой конный отряд, ехавший через дубраву.
