Выбравшись на поверхность, Хотюня долго сидел, глядя на крепкие стены Казани. Рядом тяжело опустился наземь такой же, как он, копатель Михей. Тоже посидел, вглядываясь вдаль, потом вздохнул:
— Слышь, Хотюня, я чего думаю...
— А? — устало отозвался тот.
— Мы колодезь нарушим, а там ведь тоже бабы с детьми...
— Ну? — подивился Хотюня. — Чего это, Михей? Ясно, что в городе баб с детишками полно.
— Жалко их... А как на приступ пойдём, всех без разбору бить станем?
Хотюня ответил, не раздумывая:
— Я баб бить не стану. Хотя они наших не жалели!
— Так они басурманы, а мы русские!
— Ага, потому им можно моих было в полон угнать с верёвкой на шее?! Любого казанца, какого увижу, задушу своими руками! И баб бы их всех перебить, чтоб татей не рожали!
— Бабы не виноваты, — почему-то смущённо возразил Михей.
Хотюня вздохнул:
— Бабы нет. И детишки тоже. Да только старше станут, нам мстить начнут. А наши дети им...
— Будет ли конец этой мести?
— Нет. Пока род людской будет жив, не будет.
— А священник говорит, что прощать надобно уметь даже заклятому врагу...
— Вот пусть он и прощает! А я как своих детишек и жёнку вспомню, так никому простить не могу! Потому, как в город попаду, так не пощажу ни единого татя! — Кулаки Хотюни сжались так, что ногти впились в ладонь, оставив красные следы. Покосившись на пудовые кулаки товарища, Михей понял, что многим казанцам несдобровать при штурме, у многих русских кулаки вот так сжимались при мысли о мести насильникам.
Через пять суток князь Серебряный услышал в подкопе над головами голоса людей, пришедших за водой. Когда в подкопе взорвали 11 бочек пороху и вместе с тайником взлетела часть стены, особо горячие русские полки бросились в город. Царь едва удержал остальных от немедленного штурма.
— Царь Иван Васильевич, пошто не даёшь побить поганых? Многих уложили уже, чего же оставлять других?
— Подождать надобно, в малый пролом многими силами не войдёшь, только людей погубим.
Не знавшие о втором большом подкопе разводили руками: и чего ждать?
Тем временем на городские стены выходили местные колдуны и ворожеи, мерзко ругались, срамно показывали голые зады, размахивали тряпьём в сторону русских, выкрикивая какие-то заклинания. Сначала московитов такое чудачество смешило. Но единожды к князю Андрею Курбскому подошёл пушкарь и, кивнув в сторону изгалявшихся на стене казанцев, мрачно пробасил:
— Ныне кривляются, значит, к вечеру либо ветер, либо ливнем польёт...
