— В принципе да, — не задумываясь, ответил длинный Бет.
— Тогда летим. Кстати, Эпсилон, — с возмущением и досадой в голосе спросил нумизмат Кобальского, — и зачем это вы соорудили этого Большого Кешу?
— Ну это же понятно: чтоб из хранилища вытаскивать тяжелые сокровища… Ну а потом оказалось, когда надо было достать телескоп со дна моря, что Кеша умеет плавать не лучше, чем булыжник… Пришлось создать исполина, — виновато вздохнул Кобальский.
— Да-а, размахнулись. Какая удивительная щедрость!..
Большой Кеша первым пошел к самолету.
— Эпсилон, — шепнул «дядя», — возьми осколок зеркала. Я чуть поверну линзу, чтоб не задеть самолет…
— Я понял, — коротко бросил Кобальский. — Все в сторону. Бет, в лодку. Запусти установку.
Кобальский (так уж по привычке называл я Эпсилона) с большим осколком зеркала быстро стал в нужное место. Я видел, как из разрезанных пальцев его левой руки по большому обломку зеркала струйкой текла кровь. Но он этого не замечал.
«Дядя» мертвой хваткой зажимал рот гомеопату.
Большой Кеша за линзой резко вскрикнул и отскочил в сторону, пальцами правой руки держась за локоть левой. Минуты две он с недоумением глядел на нас.
Все тихо, медленно, словно растекаясь, запятились к воде.
«Сейчас, — подумал я, — Большой Кеша начнет всех ловить и топить». Но нет. Он не спеша подошел к телескопу и стал непрерывно бить по нему ногой, пяткой. Бил методично, сопя, постанывая при каждом ударе.
За несколько минут он раскрошил его вдребезги.
Взглянул на нас и, побледневший, молча пошел к самолету.
Все были ошеломлены.
Первым пришел в себя Кобальский.
— Что вы сделали?!. — то обращаясь к Иннокентию, то бегая вокруг полупрозрачных кристаллических глыб, кричал он. — Невозможно поверить! Как мы боялись довериться этому человеку. О, какой ущерб… Какая катастрофа…
Он подбежал к растерянному, уныло стоявшему гомеопату.
— Послушай, старый, глупый Кеша, ты превратил в необратимую груду такую вещь!
— Это не я, Станислав. Я ведь все-таки не он… — оправдывался гомеопат. — И я не обязан отвечать за его действия.
— Его руками это сделал ты, вандал. Ты! Ты в руины превратил бесценное сокровище. Бес-ценное!! В руины, в руины!.. Вон они!
Эпсилон осекся.
Притих весь этот базар, все повернулись к разрушенному телескопу и стояли с отвисшими челюстями — как какие-нибудь дикари глядели, что происходит с его остатками.
Ярко вспыхивала то одна, то другая прозрачная желеобразная глыба. С очередной вспышкой каждая из них горела все дольше. Наконец все они стали светить непрерывно и ровно. Их мягкое, с люминесцентной прохладой свечение ясно выделялось в потоке вечернего солнечного света. Секунд через пятнадцать над кристаллическими глыбами возникла яркая и трепетная световая полусфера. Вдруг мы оказались в ее пределах. Словно круг по воде, она с нарастающей скоростью белесым фоном разлетелась вокруг нас. Так же возникли вторая и третья сферические волны. Через минуту или две, очевидно, где-то отразившись, первая волна возвратилась довольно темным, не ночным, а таким прозрачным сумеречным фронтом. Чем ближе, теснее смыкалось вокруг нас световое пространство, тем тусклее становилось солнце, словно само небо стало огромным темнеющим стеклом. Стало чуть прохладнее…
