мужу Анна Семеновна, — я сама однажды на даче была свидетельницей их разговора по телефону. —
Именно поэтому, — проговорил Георгий Николаевич, — не надо строить никаких иллюзий.
Что касается Виктора, то он был убежден и всем об этом говорил, что дядю Яна не арестовали, а
под чужой фамилией послали со специальным заданием в фашистскую Германию, слух же об его
аресте распустили специально, чтобы сбить с толку ищеек Гиммлера.
Между тем, тучи над головой Дружинина сгущались и вскоре грянул гром. Георгий Николаевич,
как было заведено в то время, написал заявление о том, что арестован его родственник, родной брат
жены. Через короткое время он узнал, что в партком завода поступила анонимка, где его
дополнительно обвиняли в связях с целой группой арестованных врагов народа. В этой анонимке
были названы многие люди, с которыми он в свое время воевал, учился и работал, значились там и
Нодели... Надо сказать, что Георгий Николаевич этому не очень удивился, больше, пожалуй, удивляло
то, что его самого так долго оставляли в покое. При обсуждении "дела" Дружинина на парткоме
никакие доводы и объяснения в расчет не принимались. А когда он, разгорячившись, заявил, что
"имярек" по его убеждению злостно оклеветан, как оклеветан сейчас и он сам, его участь была
решена. Его исключили из партии, а после утверждения этого решения на бюро райкома, сняли с
работы.
В их доме все изменилось. Перестали бывать гости и даже родственники, замолк телефон. Анна
Семеновна по ночам жгла над газовой плитой запретные книжки и газеты. Виктор однажды спросил
ее, зачем она это делает. Анна Семеновна, пряча глаза, сказала:
— Молчи, сынок, молчи... Так надо... Только папу ни о чем не спрашивай... Ему сейчас очень
тяжело...
— Да, — тихо сказал Виктор. — Я вижу.
Ожидая каждую ночь ареста, Георгий Николаевич писал письма в самые высокие инстанции и
даже на имя самого Сталина о том, что его оклеветали, требовал реабилитации и наказания
клеветников. Ответов на свои письма он не получал и потому еще больше впадал в отчаяние. В те
бессонные ночи Виктор слышал тревожный шепот родителей, чутко прислушивающихся к ночной
тишине и ожидающих в любую минуту роковой звонок в передней. Однажды до его слуха донеслись
такие слова: — Если за мной придут, я им в руки не дамся... — Анна Семеновна знала, что у мужа
сохранился его комиссарский маузер и прекрасно понимала, о чем он говорил. — Успокойся, никто и
