реформами Петра, он ответил, что всякие исторические параллели сомнительны, а данная —
бессмысленна.
— Тогда, в чем же дело? Неужели вся старая ленинская гвардия... Скажи честно как коммунист
коммунисту!
Ян медленно сказал:
— Что касается звания коммуниста, то я всегда считал и говорил, что в нашей чекистской работе
надо быть прежде всего коммунистом, а уж потом чекистом. К сожалению, — он развел руками, —
многие мои коллеги из Коллегии, извини за каламбур, думали и думают по-другому. .
Георгий молча слушал, опасаясь прервать его откровенность. Он отлично знал, что на служебные
темы Ян никогда не распространялся. Но сейчас, Георгий это почувствовал, он был настроен на
откровенный разговор. Поэтому Георгий, затаив дыхание, ловил каждое его слово.
— И в этом, — продолжал Ян, как бы рассуждая с самим собой, — наша беда.
— Беда органов? — осторожно спросил Георгий.
— Теперь уже не только органов, — нахмурился Ян.
Они надолго замолчали, отпивая небольшими глотками остывший чай.
— Ты знаешь, что меня понизили в должности и назначили начальником областного управления?
— спросил Ян.
Георгий посмотрел на него широко раскрытыми изумленными глазами:
— Как? Когда? Почему?!
— Недавно, — ответил Ян, — и это коснулось не только меня... Вчера приехал в Москву по
вызову Ежова.
— Но какие мотивы?! — не унимался Георгий.
— Лестницу, как известно, начинают мести сверху, — проговорил Ян.
— Но какие мотивы?!
— Мотивы знает только Он...
— Кто, Ежов? — тихо спросил Георгий.
— Да нет, — поморщившись, махнул рукой Ян. — Он — калиф на час... Меня и еще нескольких
товарищей пригласили на Политбюро, где по предложению якобы Ежова было принято решение
перевести нас из центрального аппарата на периферию. Сталин сказал, что это мера вынужденная и
временная. — Как вы знаете, — сказал он, — многие официозы продажной буржуазной печати
обвиняют нас в якобы незаконных арестах. Они являются не только рупором реакционных
правительств, но и подпевалами обер-шпиона Троцкого, который гавнит нашу партию, отлично
понимая при этом, что мы боремся за чистоту ее ленинских рядов. Поэтому, — сказал он, — решение
Политбюро о вашем временном переводе на периферию обезоружит продажных писак из лагеря
контрреволюционных правительств и Четвертого троцкистского Интернационала, всяких Сувориных,
Рут-Фишеров, Масловых и других, им подобных. С другой стороны, — продолжал Сталин, — это
