Джинсы и курточка для купания, разумеется, не подходили совершенно, а вот то, что было под ними (тенниска и трусики), можно было и снять, а можно и оставить в качестве купального, так сказать, костюма.
Санька задумалась.
Конечно, рискованно разоблачаться полностью: этот монах в любой момент может выглянуть из-за холма. Но с другой стороны, чувствовать потом на себе мокрые облегающие трусики и тенниску.
И Санька решила рискнуть. А для начала осторожно пробралась назад, дабы выяснить, что же проделывает в настоящее время монах Феофан.
Увиденное ее немного успокоило. Монах, покончив с завтраком, вновь прилег у костра и, кажется, даже задремал. Так что Санька с легким сердцем вернулась назад, к заводи, и, торопливо раздевшись, бросилась в воду.
Вода оказалась холодной, намного холоднее, чем представлялось Саньке с берега, и она принялась торопливо выгребать на середину заводи, стараясь поскорее согреться. Плавала Санька довольно неплохо, и купание так увлекло ее, что, совершенно позабыв о времени, она брассом проплыла из одного конца заводи во второй, потом, перевернувшись на спину, поплыла обратно. потом, когда ноги уже начали цеплять дно, встала и повернулась в сторону берега.
И вскрикнув от ужаса, вновь бросилась обратно на глубину, мигом забравшись в воду по самую шею.
Возле ее одежды стояли трое бородатых мужиков угрюмого и даже свирепого вида. Еще большую свирепость им придавало оружие: заткнутые за пояс топоры на длинных рукоятках и кистень, шиповатый металлический шар на цепи в руке у самого рослого, по всему видно, главаря.
И все трое внимательно и как-то по-особенному жадно смотрели на Саньку.
— А ить это баба! — хрипло промолвил один из свирепой троицы, обращаясь к главарю.
— Девка, — поправил тот, не спуская жадного взгляда с насмерть перепуганной Саньки. — Девка ишо.
— А девке разве не хочется бабой стать?!
И все трое негромко засмеялись.
— Эй, девка, ты чья будешь? — негромко окликнул Саньку главарь. — Из холопок, что ли?
Ничего на это не отвечая, Санька лишь продолжала с ужасом смотреть на незнакомцев. Ее было так страшно, как никогда в жизни еще не было. Зубы выбивали дробь. впрочем, возможно, это было и оттого еще, что в холодной этой воде Санька основательно продрогла.
— Ничья, значит! — с удовлетворением констатировал главарь, лениво помахивая кистенем. — Это хорошо!
Он гнусно и похотливо ухмыльнулся, показывая крупные желтоватые зубы, и бросив кистень на песок, принялся стаскивать с себя рубашку.
