Рок Смитерсон сдался. Ему трудно было говорить о вещах, о которых по молчаливому согласию никто старался даже не упоминать. Но сегодня, признав правоту старого привратника, он внезапно почувствовал, как с его плеч свалился слишком тяжелый для него груз.
— Это правда, — произнес он, — они все возвращаются, и я узнал того, что повстречался со мной сегодня.
— Это был образованный паренек, — сказал Кливенс. — Все поражались, как много он знает.
— Его имя было Браун, хотя это он сам так называл себя, — продолжал Смитерсон. — Скорее всего, это было не настоящее его имя. Судьи так и не узнали, кем он был на самом деле.
— Вы помните, что он сказал пастору Пармингтону, сопровождавшему его на протяжении последних дней? — Он сказал ему в свой последний день: «Неужели вы думаете, что на этом все кончается?»
— И он рассмеялся, — мрачно добавил Рок. — Это был жуткий смех, и его повторило эхо в коридоре, по которому его тогда вели.
— Да, он вернулся, — прошептал Кливенс. — Он возвращается каждый раз ночью перед очередной казнью. Можно подумать, что он получает приказ, не знаю чей, наверно, каких-то жутких хозяев, встретить тех, кого.
— Хватит! — закричал Смитерсон. — Достаточно об этом! Можно подумать, что такими ночами и люди, и вещи получают удовольствие, когда треплют вам нервы.
Он посмотрел на табло посещаемости и вздохнул с облегчением.
— Я вижу, что в два часа в камере 8а меня заменит надзиратель Сомс.
Так что мне не придется будить его со словами: «Будьте мужественны!» До чего же гнусная обязанность!
Он застал Чаннинга спящим глубоким сном, с легкой улыбкой на приоткрытых губах.
— Всего двадцать с небольшим лет! — пробормотал он. — Какая долгая и, думаю, замечательная жизнь ожидала бы этого паренька. Живи и радуйся! А теперь всего через несколько часов ему на лицо набросают лопатой негашеную известь. Боже мой!
Чаннинг что-то невнятно пробормотал во сне, потом тихо рассмеялся.
«Только Господь знает, какой прекрасный сон снится сейчас ему», — подумал Смитерсон.
Он так и не смог задремать в мягком кресле, предоставленном ему дирекцией, чтобы скрасить трагические часы дежурства. Когда его сменил Сомс, он почувствовал невероятное облегчение, покинув камеру Чаннинга.
Тяжелыми шагами он направился в помещение для дежурных, где были расставлены походные койки, надеясь, что сможет хоть немного отдохнуть.
Открыв дверь в это довольно уютное помещение, он с трудом сдержал раздраженный возглас.
