21.1.71
Милая Галка!
Получил сегодня сразу два твоих письма и чувствую себя просветленно и празднично. Давняя наша дружба выдержала, так сказать, испытание не только временем, но еще и моим вздорным характером – и ты нашла о ней какие-то очень сердечные, растроганные слова. Свинство какое-то, что обо всех вас по отдельности я не думаю так часто и настолько глубоко, как вы этого заслуживаете. Обстоятельства меня все-таки как-то оправдывают, а еще я думаю, что в чем-то я, пожалуй, изменился: приеду – и стану ценить простые радости, а о не простых – о дружествах – и говорить нечего ‹…›
О стихах твоих – судить тебе. Не о качестве их только, конечно. Но если то, что ты пишешь о их содержании, правда, я никак не стану приставать к тебе с просьбами. Мне только, из неизменного желания полного счастья своим друзьям, хочется, чтобы ты их писала: я понимаю так, что без этого счастье неполное. Леночка Гилярова прислала мне свои стихотворения. Интересно, сам факт, что вы пишете, возвращает меня неизменно к доброй памяти и сердечным временам ‹…›
Ты очень хорошо, с большой добротой написала о Зиманах. Я вполне, полностью, разделяю твое ощущение. Именно такое, как у этой семьи, желание добра людям и делает нашу жизнь уютной и человечной. Все есть куда – по крайности какой – приклониться душой. Так что мы (я да и ты иногда) бывали все-таки не совсем справедливы к ним. Это мне тоже, в ряду очень многого, предстоит искупить ‹…›
А я живу свободным временем: читаю себе, пишу письма и еще пишу. Вот только последнее как-то не очень достоверно: не на ком проверить. Каково оно вам всем покажется? Вот вопрос.
Я прощаюсь с тобой, Галка, и очень целую тебя и твою семью. Пиши почаще.
Твой Илья.
21.1.71
Дорогой мой Марик!
Твое письмо пришло очень кстати сегодня, потому что я в последние дни в совершенной подавленности. На это есть причины – юмористические, когда все это станет воспоминанием о прошлом, но очень существенные, совершенно выбивающие из колеи – меня с моими нервишками и нестойкостью особенно. Не могу сказать, что письма – безусловная панацея, но это такая все-таки связующая с лучшим миром нить, так нужно для меня, что не худо бы тем, кто числит себя еще по разряду моих друзей и товарищей, думать об этом почаще. И на этом я прекращаю невеселую очень тему.
Ты прав, разговор о твоей теме «Достоевский и Манн» разумно пока прервать; тем более я не проделывал никакой предварительной работы, ни даже не размышлял никогда об этом, и все, что я тебе писал в предыдущем письме, было все-таки высказано по первому – и поверхностному, очевидному для меня – наитию.
