— Не надо президиум, — сказал Мусакеев.
— Не надо, так не надо. Я хочу поставить вопрос, — железный басок Снарского прорвался и гневно задребезжал. — Я хочу поставить вопрос так: не рано ли дали нам это знамя? Как, по-вашему, можно держать переходящее знамя строительства там, где творится безобразие? А, рекордсмен? — спросил он, глядя на Ваську Ивантеева. — Достоин ты знамени? — И Васька опустил свою белесую голову. — Все-таки чувствуете… — дядя Прокоп смягчился.
Он чиркнул спичкой, стал раскуривать трубку, высоко подняв брови над огоньком.
— Я, конечно, уверен, серьезное испытание вы выдержите, как один, все. А вот пустячок, мелкий случай — и вот они вы, оплошали. Давайте в корень посмотрим. Тимоша, скажи нам, чего ты хотел? Встань! — загремел бригадир, приподнимаясь, и застыл, держа трубку в кулаке.
Тимофей встал.
— Я тебе сейчас скажу, чего ты хотел: чтобы всех ребят окончательно посрамить, а самому в герои выйти. Не так, что ли? И ты, Василий. Где ты раньше был со своим рекордом? И Сашка — вон он, до сих пор очков своих гнушается. И ты, Григорий, не лучше.
— А из-за чего? — дядя Прокоп развел руками, улыбнулся хитро. — И это ясно! В мое время такой вопрос кулаком решали. Или богатством — у меня, мол, гармонь нова, я первый парень. И у вас, по существу, то же. Чистейший пережиток капитализма. Это в нашей-то бригаде!.. Постойте, я что-то запутался. Ведь вы и капитализма-то не видали!
— Дядя Прокоп! — Гришука встал рядом с Тимофеем.
— Погоди. Вы — взрывники, вы должны помнить, для чего вы посланы сюда. Прежде всего — цель. Как только подумаешь о цели — она тебя сразу просветит. И двести процентов дашь и триста — и никаких нарушений не сделаешь! Когда ты будешь отдан цели, тогда и людей к тебе потянет, Вася. Не надо будет и брови подбривать.
В это время хлопнула дверь тамбура.
— Вот и она, — сказал Снарский.
В землянку вбежала Клава, обвязанная серым платком до глаз.
— Сядь сюда, Клавочка. У нас собрание.
Клава размотала платок, сдвинула его на плечи.
— Ивантеева с Сашей отругайте, Прокопий Фомич. Очень они вредные.
Уселась поудобнее, и телогрейка коробом поднялась на ней, как водолазный костюм.
— Уже отругал, — сказал Снарский. — У меня вот штука есть, — он поднял над столом бинокль и погрозил. — Всех проверю. Вот — Павлик. Все бы так — каждый день дяде Прокопу по сто восемнадцать процентов выкладывали. Без беготни. Смотришь, к маю весь план свернули бы.
— Так я повторяю, — Снарский поднялся, и Тимофей, почувствовав строгость в голосе бригадира, тоже встал. — Повторяю: будем бороться за то, что написано у нас на знамени. За оба слова. За «коллектив» и за «лучший». А ты, Клава, бери Тимофееву сумку. Вместо него пойдешь. Я отстраняю его от взрывных работ на неделю.
