Он вернулся в избу и, не раздеваясь, лег за занавеской.
— Ты что? — спросила Настя.
— Избу нашу не подмыло бы, вот что.
— Не подмоет. Спи. — Настя улыбнулась.
— В двадцать седьмом году ведь смыло геологов?
— Ну тебя, слушать не хочу.
— Ты говоришь, Алешка хорошо тряхнул?
— Сорок тонн заложил. Все так и заходило. Даже печка треснула.
— А там закупорка, думаешь, не заходила?
— Да ты что? Ну и иди сам на улицу, под дождь. Никуда не пойду. Избу нашу ведь люди строили? Знали, поди, куда сруб ставить?
— Утром схожу, посмотрю, что там с озером делается, — сказал Снарский миролюбиво.
Они замолчали.
— Слышь, Настя, — Снарский легонько толкнул жену. — Вот ведь еще талант открылся: Гришука-то! Да ты что?
— А ну тебя! Напугал, теперь не заснешь!
Но через полчаса он услышал ровное дыхание жены — она словно сдувала с губ легкую пушинку. Теперь Снарский был один. Широко открыв глаза, он смотрел в потолок и думал:
«Лет через десять всех растеряю. Пойду на пенсию. Будем с Настей с печки за ними следить. Писем, небось, не пришлют — некогда. Или нет, Алешка напишет. И Гришука — тоже. Вот ведь петух бесхвостый! Каков! Алешку, мастера, перегнать собрался!»
Потом он представил себе красное озеро, окруженное сбегающими из-под облаков красными склонами и оползнями, его маслянистую поверхность с лужей стоячей воды посредине. Он видел озеро летом — тогда оно спало, запертое в горах перемычкой из той же красной глины.
«Растрясло закупорку, — подумал он. — Да еще этот дождь. Утром надо будет подняться наверх, посмотреть».
Он закрыл глаза, как ему показалось, на секунду. Потом открыл — и долго не мог понять, что делается вокруг него. Поднял занавеску. Огонек лампы мелко дрожал, изба скрипела, а через газетный лист в окне просвечивал синий рассвет. Все спали тихо, как спят на рассвете.
Сильный толчок заставил его спрыгнуть с топчана. Босые ноги обожгло мокрым холодом. Он поднял ногу — она была по щиколотку облита красной глиной.
— Настя! — застонал он, бросаясь к окну. Разодрал газетный лист и сразу же увидел дождливое, серое утро и красную, шлепающую быстрину под окном — уже с этой, с высокой стороны.
На секунду ему показалось, что изба, как паром, несется навстречу красным струям и воронкам.
— Настя! Ребята! — Снарский подбежал к нарам, потянул Савельева за босую ногу.
Алексей, шумно вздохнув, повернулся к стене.
Изба перестала скрипеть. Снарскому показалось, что он плывет. Потом избу опять легко толкнуло, лампа упала со стола, и наступили сумерки, стены затряслись скрипя. Снарский схватил за ноги Ваську Ивантеева и стащил с нар. Парень сразу проснулся, как только босые ноги его коснулись холодной лужи на полу. Он подбежал к окну.
