— Ты хочешь стать киноактрисой?
— Ага… Самая, по-моему, интересная профессия!
Мария оценивающе смотрела на курносый профиль девушки, на ее глаза — голубовато-серебристые, точно рыбья чешуя. Отец, влюбленно следивший за каждым движением дочери, ущипнул ее за щеку.
— Ну па-а-ап! — тоном избалованного ребенка пропищала Зефира и захлопнула тетрадку.
— Мне нужны триста левов, — сказала Мария, когда девочка вышла. — Я верну.
— Пожалуйста, хоть сейчас, — с готовностью кивнул Стамен. — Не беспокойся, мы тебя понимаем.
Он крикнул жене, чтобы принесла деньги.
— Осталось только двести, — сказала Юрукова.
— Ничего, и двести хватит, — поспешно уверила ее Мария.
Инженер Христов встретил Марию рассеянно, словно уже забыл о своем приглашении. Взяв у нее чемодан и сумку, отнес в комнату, а Мария принялась варить кофе и делать бутерброды. Услышав его кашель, она высунула голову из-за портьеры.
— Тебе нужно бросить курить. Ты недавно болел.
Ответом ей было молчание. Ужинать сели в теплой комнате, каждый на своем стуле, как и бывает в семье с давно сложившимися привычками. Когда Мария попыталась убедить его, чтобы он не принимал прохладный душ, Христов с кислой миной ответил:
— У меня свой образ жизни. Ты не вмешивайся, пожалуйста.
— Я хотела как лучше, — пробормотала Мария и пошла в свою комнату.
Христов пришел к ней после купания, в махровом халате. Погладил по волосам, поцеловал ее в шею, за левым ухом (там вдруг сильно забился ее пульс).
— Не сердись, — сказал Стилиян. — Я всю жизнь провел в одиночестве.
Мария была тронута. Сказала, что очень скоро он не узнает ни себя, ни квартиру. Стилиян Христов не полюбопытствовал почему.
А Мария разошлась — потратила, не думая, огромную сумму: взяла с книжки свои небольшие сбережения, досрочно получила страховку — там ей дали две тысячи. Всякое начинание требует денег, думала она, тем более новая жизнь — настоящая, не то что раньше. Она купила две кровати, ковер, плиту. Себе купила сапожки. Стилияна засыпала подарками — купила ткань на костюм, дорогую пряжку, несколько рубашек. Сама связала ему свитер, сидя вечерами напротив, как настоящая супруга, как прародительница, которая заботится о своем потомстве. Она сидела с вязанием в руках, он чертил, наморщив лоб, углубленный в работу. Мария вставала иногда, прикладывала свитер к его спине, к его плечам, чувствуя его мышцы, которые вздрагивали, как у лошади, которую слишком тяжело нагрузили.
— Потом, — рассердился он в конце концов. — Неужели не видишь? Я работаю.
