Мистер Томас Погмор дал понять, что все останется по-старому, и направился в постель, мурлыкая под нос веселую мелодию. Он был в заметно хорошем настроении — и оставался в нем несколько недель, пока миссис Уолкиншоу, красивая черноглазая вдова лет сорока пяти, иногда заезжала к братьям на чашку чаю, возможно, чтобы лучше познакомиться с будущим жилищем. Она была бодрой и жизнерадостной дамой, и Мэттью решил, что у Томаса хороший вкус.
А потом наступил вечер, когда Томас вернулся домой раньше, чем обычно, вошел в гостиную в подавленном настроении, упал в кресло и застонал. А то, что он забыл плеснуть себе горячительного, натолкнуло Мэттью на мысль, что Томас в очень-очень плохом состоянии.
— В чем дело, Томас? — осведомился младший из близнецов.
Томас застонал еще громче.
— Дело! — воскликнул он в конце концов, сделав могучее усилие и прибегнув к помощи графина и сигар. — Дело в сделке, Мэттью. Осмелюсь сказать, — продолжил он после того, как выпил рюмочку, скривившись, будто ее содержимое было горьким, как хина. — Осмелюсь сказать, что есть множество пословиц о ветрености и хитрости женщин. Но, разумеется, не имея ровным счетом никакого опыта обращения с ними, я был, можно сказать, безоружен.
— То есть она обвела тебя вокруг пальца, Томас? — спросил Мэттью.
— Самым жестоким образом! — вздохнул Томас. — Никогда больше не поверю этому коварному полу!
Мэттью выдохнул несколько колец бледно-голубого дыма, прежде чем задать следующий вопрос.
— Могу ли я надеяться, — наконец сказал он, — могу ли я надеяться, Томас, что это не касается денег?
Томас скорбно покачал головой, наполнив затем бокал.
— Именно денег, Мэттью, — сказал он. — Насколько я понимаю, вместе с ней мне должно было достаться значительное состояние; весьма значительное состояние!
— Ну? — спросил Мэттью, затаив дыхание.
Томас в отчаянном жесте развел руками.
— Если она снова выйдет замуж, то останется без гроша! — кратко сказал он.
— Правда? — осведомился Мэттью.
— Она сама мне призналась — этим же вечером, — ответил Томас.
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Томас зажег сигару и задумчиво закурил; Мэттью набил свою длинную трубку и выпустил несколько синих колец в потолок, глядя на них, словно в поисках вдохновения. И именно он первым нарушил молчание.
— Очень плохо это все, Томас, — сказал он, — очень. Разумеется, ты не поддерживаешь мысль о том, чтобы выполнить свою часть сделки?
— Я был жестоко обманут, — сказал Томас.
